Но мальчик на этот раз не стал унывать — жизнь его хоть немного, но научила хоть какой-то самостоятельности, и он сменил тактику отношений с ненавистным руководством. Он очень быстро усвоил систему выклянчивания средств сверху, якобы на развитие миссии, и его буйная, но несколько однообразная фантазия и недюжий эпистолярный талант, заложенный еще в школе и развитый в семинарии, помогли ему достичь впечатляющих результатов, но пока только в отчетах. За тринадцать лет мальчик смог обзавестись большой фермой по разведению каракулевых овец, двумя магазинами в Порту и одним в Столице, а также завести небольшой гарем из монашек, в основном местных, обращенных в истинную веру девиц, а также нескольких отъявленных грешниц, выписанных с Большой земли наподобие Эльзы и Елен — за время обучения в семинарии святые отцы так и не смогли отбить у нашего мальчика здорового интереса к противоположному полу и привить нездоровый к своему. Ну и конечно же он сумел превратиться в передвижную статую на колесиках самому себе. Проверяющие с Большой земли всегда неожиданно, так что он знал об их появлении минимум за месяц, но зато крайне редко десантировавшиеся на этот оплот истинной веры всегда оставались довольны — ради них устраивался грандиозный праздник, сгонялось все население окрестных деревень, всем вешали большие деревянные кресты прямо поверх бус и начиналось буйное веселье с танцами. Проверяющие сквозь пальцы смотрели на не совсем каноническое соблюдение некоторых (они не могли точно для себя определить каких именно) обрядов и уезжали, всегда довольными, с новыми каракулевыми шубами под мышкой.
Так, статуя нашему мальчику чувствовала себя уверенно и комфортно, жила примерно так же, пока к нему не пришел боевым шагом всадник апокалипсиса в обличии Джима Гаррисона. Их разговор длился не очень долго — максимум через четверть часа они вышли в том же самом порядке, что и вошли. Джим — с тем же выражением лица, что и уходил, статуя же выползла, потеряв килограмм двадцать веса и сорок лет возраста, но за это приобретя полведра пота на лице. Джим не оборачиваясь и обращаясь скорее к побеленному столбу, что держал крышу над крыльцом, нежели к руководителю миссии, хотя в данную минуту отличить их друг от друга не смогли бы ни мама, ни плотник, сказал:
— До свидания, святой отец. И помните: до заката.
Джим спустился со ступенек и зашагал в сторону нашего лагеря, я пустился за ним, напоследок успев мельком взглянуть в маленькие свиные глазки и увидеть, что их кто-то заменил на стеклянные протезы. Елен не вышла нас провожать, скорее всего, просто не смогла после того, что он могла услышать, зато монашки махали нам всем, чем только машется. Я шел вперед спиной и отмахивался за двоих. Когда мы отошли так далеко, что даже самые яркие платки уже было не видать, я развернулся и спросил у своего задумчивого спутника, что он такого наговорил этому блудливому пастуху и что должно случиться до заката? Я надеялся, что какая-нибудь казнь, причем особенно мерзким способом. Но ведь обычно казнят на рассвете, или в Южном полушарии все наоборот?
