Пленных в резиденции содержали в одной большой комнате, связанными или в наручниках. Я тоже там просидел почти два часа. Рядом со мной были красивые девушки и женщины, крепкие мужчины, дети, здоровые и не очень, бездомные, больные - в общем, и стар и млад, как говорится. Человек так пятьдесят примерно. Я тогда ещё подумал, что потом, когда стану таким же сильным, как отец, обязательно сделаю всё, чтобы испепелить рабство и тех, кто в нём завяз, подчистую. По-моему, даже наркоторговля не настолько страшна. Ужас и отчаяние других пленников охватили и меня, я никогда прежде не думал, что могу попасть в подобный переплёт, когда никто - ни одна душа! - не знает, где ты и как тебя искать, и надежда на себя одного, а ты всего-то четырнадцатилетний мальчишка, почти ничего не умеющий. Как я тогда проклинал отца за то, что тот со своими войнами так и не сподобился обучить меня хоть чему-то, что могло помочь! И как потом больно было это вспоминать, когда его убили и я опять остался совсем один...
В общем, по истечении второго часа я боялся уже настолько, что почти ничего не соображал. И тогда появились они, мои бывшие похитители. Как-то странно улыбаясь, они притащили меня в личный кабинет их главного - примерно сорокалетнего риза с глазами как лёд и больше меня по комплекции раза в полтора. И неизмеримо сильнее. Когда конвоиры вышли, он, примерно так же неприятно улыбаясь, подвёл меня к своему столу и доверительно сообщил, что я очень симпатичный. А симпатичных мальчиков нельзя ссылать в шахты или сдавать на органы, у них совсем другое предназначение. И добавил, что мне очень повезло, так как он обожает аурисов и не будет меня никому продавать, а оставит себе лет так до двадцати трёх. А просвещаться на эту тему мы начнём прямо сейчас, потому что у него всё с собой...
Подойдя к самой неприятной части истории, Домино запнулся и замолк, опять переживая свой шок того времени. Алекта смотрела на него во все глаза, не моргая, и, с усилием придя в себя, аурис продолжил:
- Он достал пистолет и, приставив его к моей голове, нагнул над столом. Окончательно я понял, что происходит, когда он начал расстёгивать мой ремень. Весь мой ужас почему-то не парализовал меня до пяток, а вылился вовне, и я, чуть извернувшись, зарядил пяткой ему между ног. Насмотрелся, видать, в своё время на лошадей... Я попал удачно: он сразу отпустил меня, выронил на стол пистолет и упал на колени, взвыв от боли. Мои руки тоже были на столе; наручники мешали, но я смог схватить его. Развернулся, наставил на него дуло; руки дрожали так, что, казалось, сейчас выроню, и всё - конец. Он поднял голову и с ухмылкой сказал: "Кишка тонка, мой мальчик". И тогда я выстрелил. Целился в голову, но из-за дрожи промахнулся и попал в горло, почти навылет, но кровь всё же забила фонтаном, и он повалился на пол. Больше медлить было нельзя. Я подбежал к окну - это был, к счастью, первый этаж, - открыл его и выпрыгнул в сад. До сих пор не знаю, как мне удалось выбраться оттуда, миновать охрану и почему меня не хватились, почему не преследовали - тоже тот ещё вопрос. Может, когда к нему приводили развлекаться мальчиков, он часто для запугивания палил, так что это никого не удивило? Не знаю. Помню, что была резная ограда с частой решёткой и колючей проволокой поверху, а лезть с наручниками было нереально, поэтому, чтобы освободить левую руку, я сломал себе на ней большой палец...
