— Да. Мой старший брат съехал, как только закончил учебу.
Я привожу в порядок ручку своей сумки и направляюсь к лестнице. В доме пахнет испортившейся едой и дымом. В гостиной древний клетчатый диван пустует, а пепельница на журнальном столике переполнена окурками. Работает телевизор, который мне приходится выключить.
— А где твой отец? — спрашивает Лила, когда мы поднимаемся по лестнице.
— Не знаю, — избегаю правды, так как он скорее всего в баре.
— Хорошо, а где твоя мама? — интересуется она. — Ты никогда не говорила, где она живет.
Лила многого обо мне не знает, именно этого я хочу. Тот факт, что она осталась в неведении по поводу моей матери, брата - всех этих сторон моей жизни - позволило мне превратиться в того, кому не приходиться иметь дело с моими проблемами.
— Мой отец работает по ночам, — сочиняю историю. — А мама переехала уже довольно давно. Она живет в Черри Хилл.
Она наклоняется вперед, чтобы рассмотреть портрет моей матери, вывешенный на стене: те же каштановые волосы, бледная кожа и зеленые глаза, как у меня. А еще ее улыбка была такой же фальшивой, как и моя.
— Это твоя мама? — спрашивает она, на что я просто киваю. — Она выглядит так же, как ты.
Моя грудь сжимается, и я поспешно шагаю наверх. В конце коридора дверь ванной комнаты широко распахнута. Угол фарфоровой ванны и пятно на кафельном полу в поле моего зрения. Сердце сжимается сильнее, как только воспоминания настигают меня. Я задыхаюсь от страха.
— Девочка, — сказала она, — я собираюсь вздремнуть, только ненадолго. Я вернусь чуть позже.
Колени дрожат, когда я закрываю дверь. Моя грудь расслабляется, и кислород снова поступает в мои легкие.
— А где живет твой брат? — Лила заглядывает в комнату моего брата, полную барабанов, медиаторов и компакт-дисков. Куча плакатов групп приклеена на стене в плюс к висящей в чехле гитаре.
— Думаю, в Чикаго.
— Думаешь?
Я пожимаю плечами.
— У нас не самые теплые отношения.
Она кивает, словно понимает.
— Так он играет в группе?
— Не уверена, до сих пор ли он в ней. Поскольку его вещи все еще здесь, предполагаю, что нет, — говорю я. — Мой брат играл только потому, что был другом Миши, который в группе. Или был. Понятия не имею, чем он теперь занимается.
— Элла, ты утратила связь со всеми в твоей жизни? — упрекает Лила, подминая подушку под руки.
Ее взгляд вызывает у меня дискомфорт. Избегая откровений, я включаю свет в своей спальне и вздрагиваю от увиденного. Похоже на музей моего прошлого. Листы моих произведений искусства приклеены к стене, обрамленные черной рамкой из скелетов, сотворенной Мишей, когда нам было по двенадцать, чтобы сделать мою комнату более «мужественной». Коллекция медиаторов тянется далеко к комоду. Куча моих сапог устроилась в углу. Кровать убрана все тем же фиолетовым одеялом, на котором стоит тарелка с недоеденным пирожным, покрытым плесенью.
