— Майкл, а мой папа с вами?
Он был застигнут врасплох, и я поймал его «да» прежде, чем он успел его подавить.
Я посмотрел на Петру в надежде, что она не поймет все значение этого факта. К счастью, так и случилось. Розалинда опустила свою миску и молча уставилась в нее.
Как мало подготавливает нас до времени неподтвержденное подозрение к открытому удару внезапного узнавания правды. Я вспоминал голос отца, нравоучительный, безжалостный. Я так ясно представлял, каким было в тот момент его лицо, как будто видел воочию.
— «Ребенок… ребенок… который вырастет и будет рожать и, рожая, распространять скверну до тех пор, пока все вокруг не станут Мутантами и Богохульствами. Именно так случалось там, где были слабы воля и вера, но здесь этого не произойдет никогда».
И снова слышал голос тети Хэрриет:
— «Я буду молить Бога, чтобы он ниспослал милосердие в этот отвратительный мир…»
Бедная тетя Хэрриет, с ее молитвами, такими же бесплодными, как и ее надежды…
Что же это за мир, где человек способен отправиться на такую охоту?
И что же это за человек?
Розалинда положила руку мне на колено. Софи подняла голову. Когда она увидела мое лицо, ее настроение изменилось.
— Что случилось? — спросила она.
Розалинда объяснила ей, и глаза Софи расширились от ужаса. Она посмотрела на меня, открыла рот, чтобы заговорить, но опустила глаза, оставив свои мысли невысказанными. Я тоже поглядел на Петру, потом на Софи, на ее лохмотья, на пещеру, в которой мы находились…
— Чистота… — процедил я. — Воля Господня. Чти отца своего… Я что, должен его прощать? Или попытаться убить его?
Ответ поразил меня. Я не осознавал, что послал эту мысль в пространство.
— Пусть живет, — последовал суровый и четкий ответ зеландки. — Ваша задача выжить. Ни его порода, ни его способ мышления долго не продержатся. Они — венец создания. Они — исчерпанное стремление. Им больше некуда двигаться. Но жизнь — это движение, этим она отличается от камня. Ее суть — перемена. Кем возомнили себя недавние хозяева мироздания, если рассчитывали остаться неизменными? Если живое отрицает изменение, оно ставит себя под угрозу. Если оно не приспосабливается, оно гибнет. Идея о завершенном человеке — это крайняя форма тщеславия: законченный образ — это святотатственный миф.
Прежние люди спровоцировали Бедствие и были сокрушены им вдребезги. Ваш отец и ему подобные — частицы разбившегося мира. Сами того не зная, они уходят в прошлое. Они все еще уверены, что существует законченный образ, который надо оберегать: скоро они обретут устойчивость, о которой мечтают, единственное, что может быть им доступно, — это постоянство окаменелости.
