Владимир Иванович говорил, одновременно бегло набрасывая карандашом на бумаге контур фигуры молодой женщины. Екатерина Николаевна краем глаза следила за ним и поражалась быстроте движений его руки.
– И что же с ними сталось? – вставила она, когда художник на несколько секунд замолчал, пытливо вглядываясь в ее лицо. Он мгновенно словно оторвался от действительности, погрузившись в себя, в лабиринт своих исканий, и на вопрос Екатерины Николаевны откликнулся рассеянно:
– Was? Etwas fragten Sie?[24] – и тут же спохватился: – О, простите, мадам, увлекся…
– Я спросила: что сталось с женами декабристов?
– Одни не выдержали тягот и умерли, а другие живут и даже рожают детей. Der Mensch anpasst sich! Человек приспосабливается!
Екатерина Николаевна вздохнула:
– Мне их жаль!
– У вас еще будет возможность пожалеть их там, в Сибири. – Гау тоже вздохнул. – И, в отличие от нас, кто тоже о них жалеет, но – только лишь на словах, вы можете чем-то им помочь на деле. Даст Бог, император смилостивится и вернет их в лоно культуры, но пока что всеми средствами должно облегчить им жалкое существование. Они давно уже поняли всю бессмысленную пагубность своей затеи и давно искупили вину.
– Вы так думаете? – усомнилась Екатерина Николаевна.
– Мадам! Двадцать два года каторги убедят кого угодно и в чем угодно. Это же образованнейшие люди! Цвет русской нации!
– Пожалуй, вы меня тоже убедили. Я постараюсь для них что-нибудь сделать. Если это будет в моих силах.
– Это – в силах генерал-губернатора! Он там высшая власть, разумеется, после императора, – горячо сказал Владимир Иванович и вдруг лукаво улыбнулся: – Но его власть, без сомнения, подчинена власти вашей красоты, вашего очарования.
Екатерина Николаевна польщенно засмеялась:
– Не стану спорить, но этой властью злоупотреблять нельзя.
– Помилуй Бог, разве творить добро значит злоупотреблять?
В дверь из-за портьеры заглянул слуга:
– Владимир Иваныч, к вам давешний господин Муравьев.
Не дав художнику времени на ответ, в мастерскую быстрым шагом вошел Николай Николаевич, даже не снявший шинель:
– Простите, что прерываю сеанс…
– А мы на сегодня уже закончили, – Гау быстро развернул мольберт, не давая приглядеться к рисунку: видимо, не любил показывать незаконченные работы. – Продолжим завтра в то же время.
– Отлично! – сказал Муравьев. – Катенька, приехал из Риги Евгений Александрович, и мы сегодня обедаем у Головиных.
Уже усевшись в санки и пряча ноги в сапожках под медвежью полость, Екатерина Николаевна неожиданно спросила мужа:
