Дальше идут несколько недатированных (видимо, мартовских) писем к любимой, из которых ясно, что в роман вмешалась подруга Марии Энн Ли, которая пыталась с Чарли заигрывать. Мария его будто бы приревновала, но, возможно, просто хотела от него избавиться. Энн Ли выпытывала о его чувствах, пыталась посредничать, сестра Фанни — тоже; в итоге эти несколько писем — сплошь нудные оправдания и какие-то женские выяснения, кто что кому сказал (из двадцати сохранившихся страниц в общей сложности около семнадцати отведены выпадам в адрес Энн Ли). «Господь знает, что мне никогда не доставляло удовольствия говорить с нею и с любой девушкой на свете. Должен ли я добавлять, что Вы — единственное исключение… Я никогда, ни словом ни делом, ни в малейшей степени, непосредственно или косвенно, не делал Энн Ли своей наперсницей…» Мария, видно, отреагировала как-то не так — 18 марта он решился на разрыв и отослал ей все ее письма.
«Ваши собственные чувства позволят Вам вообразить намного лучше, чем любая моя попытка описать это, ту болезненную борьбу, которой мне стоило сделать то, что я делаю — это прямо противоположно моим желаниям и чувствам, но необходимость этого с каждым днем очевиднее для меня. Каждое наше свидание за последнее время было новым свидетельством Вашего бессердечного равнодушия, тогда как для меня каждое из них становилось обильным источником тоски и страдания, и я выглядел как преследователь, гоняющийся за Вами с более чем безнадежной настойчивостью, которая выставляла меня посмешищем…» Об отосланных письмах: «Мои чувства на этот счет, как и на любой другой, очевидно, неважны для Вас, но они говорят мне, что я был бы презренным скупцом, если бы продолжал удерживать у себя что-то полученное от Вас, и мне только жаль, что я не могу забыть, как когда-то получил это… На смену прежним чувствам явилось уныние, более того, крайнее отчаяние — слишком долго я их терпел. Слава Богу, могу сказать, что за время нашего знакомства я всегда старался поступать справедливо, разумно и достойно. Со мною обращались то ласково и благосклонно, то совершенно иначе; я неизменно оставался все тем же… Поверьте, ничто не сможет доставить мне большего наслаждения, чем весть о том, что Вы, моя первая и последняя любовь, счастливы».
Тем не менее он, видимо, рассчитывал на примирение и не лежал в агонии, а весь март и апрель занимался устройством домашнего театра. Освободили комнату, построили декорации, участвовали члены семьи и все приятели, включая Генри Колле (через него, вероятно, Чарли надеялся как-то поддерживать отношения с Биднеллами) и нового товарища, жениха сестры Летиции архитектора Генри Остина. Ставили оперу «Девица из Милана» и два фарса (в одном из которых фигурировал бедный мальчик из сиротского дома), Чарлз делал все: проводил репетиции, распределял роли, находил костюмы, ставил освещение и играл главных героев. За апрель дали три представления. А ОНА не пришла.
