Если не считать черничной ягодки в зубах и отросшей щетины на ногах, я выглядела вполне безобидно. У меня очень спокойный, миролюбивый характер. Я никогда не изводила Роджера придирками. Мы ладили между собой гораздо лучше, чем многие наши друзья и знакомые, так мне казалось, по крайней мере, и я благодарила Бога, что в нашей семье все так удачно сложилось. Во мне жила уверенность, что нам с Роджером уготована долгая и счастливая семейная жизнь – лет этак пятьдесят. Что ж, его это вполне устраивало до недавнего времени. А меня и подавно.
– Что именно? – нежно проворковала я и вновь подумала, что его, наверное, опять уволили. Если это так, то удивляться нечему.
Мы уже проходили подобные ситуации, хотя в последнее время он ощетинивался, когда я заводила разговор на тему его трудовой занятости. К тому же он стал все чаще менять свои работы, объясняя это тем, что, мол, он подвергается незаслуженным гонениям со стороны начальства, его многочисленные таланты никогда не оцениваются по достоинству, а следовательно, «нет смысла тратить драгоценное время и рвение на эту чепуху». Я предчувствовала, что все к тому идет – последние полгода он стал еще ворчливее, чем обычно. Он недоумевал, зачем ему вообще работать, и предлагал нам всей семьей вместе с детьми провести лето в Европе или вдруг погружался в написание сценария или книги. Раньше за ним такого не водилось, и я решила, что все его выходки – результат «кризиса среднего возраста». Роджеру, вероятно, наскучило сидеть в офисе, и он всерьез подумывает, не заняться ли ему чистым искусством. Если так, то с помощью трастового фонда «Умпа» мы и это преодолеем. Как бы то ни было, я старалась не напоминать Роджеру о его постоянных неудачах в карьере и бесчисленных работах, дабы не травмировать его самолюбие. Я никогда не упрекала его в том, что мой покойный дедушка фактически содержит нашу семью уже много лет. Мне хотелось быть для Роджера образцовой женой: пусть он не чародей с Уолл-стрит и никогда им не станет, я все равно считала, что он славный, добрый человек.
– Что случилось, милый? – в который уже раз спросила я, протягивая ему руку. Но он отпрянул, словно его ужалила змея. Можно было подумать, что его собираются посадить в тюрьму за изнасилование или публичное обнажение в одном из клубов, и он стесняется мне в этом признаться. Вот тут-то я и услышала великую новость Роджера.
– Кажется, я тебя больше не люблю. – Он произнес это, глядя мне прямо в глаза, как если бы на моем месте сидел «чужой» с черничной ягодкой, застрявшей меж зубов, одетый в мою драную фланелевую рубашку.
