Я покупал бублики на обратном пути из школы. Чтоб они не остыли, я прятал их на груди, закутывал в шарф.
Вот эти бублики хороши были просто с маслом и со сладким чаем. А с брынзой лучше были те, обыкновенные, сладковатые, с маком.
Брынза была очень соленая. Мама ее резала на продолговатые ломтики и заливала крутым кипятком. Ждала минут десять. Пробовала воду на язык – достаточно ли соли отдала брынза. Важно было не передержать, чтоб брынза не сделалась совсем пресная. Мама сливала воду. Брынза была горячая и слегка оплавленная кипятком. Бублик разрезался на четыре части, а потом каждый кусок – еще раз пополам, но вдоль. Двух бубликов прекрасно хватало на троих.
Конечно, всё это ерунда и мелочь. Но жизнь состоит не только из книг, поцелуев и слез. Она еще состоит из бубликов и брынзы. Моя, во всяком случае. И если вдруг взять и выдернуть из нее бублики с брынзой – уж не говорю про вид на Садовую с одиннадцатого этажа, – то все книги, поцелуи и слезы разлетятся в разные стороны.
незабываемое
Однажды, когда мне было лет тринадцать, я обиделся на весь свет за то, что на Первое мая пошел сильный дождь.
Мы всегда выходили гулять Первого мая утром, с мамой и папой или только с мамой. По Садовому доходили до площади Маяковского, шли по улице Горького до Пушкинской и потом по Страстному возвращались назад. Видели людей с флажками, шариками и большими бумажными цветами – они возвращались с демонстрации. Это у нас была прогулка перед семейным праздничным обедом. Было весело и приятно.
А в этот раз на Первое мая вдруг, ни с того ни с сего, пошел страшный дождь.
Но я сказал: «Надо идти гулять». Мама сказала: «Не сходи с ума. Льет как из ведра». Я сказал: «А я все равно пойду. Из принципа». – «Что за принципы?» – засмеялся папа. «Первого мая надо идти гулять во чтобы то ни стало!» – сказал я.
Мне самому стало смешно. Но я надел плащ – был у меня такой очень даже промокаемый плащ кирпичного цвета, с черной пластмассовой пряжкой – зашнуровал ботинки, натянул покрепче кепку, взял зонтик и вышел.
Дождь шел такой, что никакой зонтик спасти не мог. По Садовому кольцу медленно, включив фары, ехали редкие машины. Сточные решетки не справлялись. Вода подымалась вровень с тротуаром. Частые толстые струи дождя втыкались в лужи и расцветали фонтанными выплесками. По ручьям плыли пузыри – по старой примете это значило, что дождь надолго. Гудели водосточные трубы. Из них вырывались пенистые потоки воды. Добравшись до угла Садовой и улицы Чехова (сейчас она называется Малая Дмитровка), я уже был довольно мокрый. Мои вельветовые брюки были забрызганы по икры, в ботинках почмокивало. Конечно, надо было бегом возвращаться домой, но я постоял несколько секунд и решил, что хоть я и не пойду на Маяковского, маленький кружочек все равно сделаю. Поэтому я повернул на Чехова, прошел мимо закрытой лавочки, где продавали молочные коктейли, а рядом было окошечко, в котором пекли знаменитые на всю Москву бублики без мака по пять копеек, дальше прошел мимо чугунного забора маленького особняка (кажется, там был райком комсомола) и свернул налево, в Успенский переулок. Успенский шел чуть книзу, и поэтому там просто бушевали реки – хоть разувайся. Но я отважно и мрачно дошел до Петровки, вернее говоря, до того самого места, где справа Петровка, а слева Каретный ряд, помахал рукой огромному бежевому зданию Петровки, 38, повернул налево и мимо сада «Эрмитаж» добежал до подъезда.
