— Нет, если хорошо подумать, Конал не годится, — более трезво продолжал старый вождь. — Не будет она с эдаким счастлива, хотя, думается, у твоего двоюродного братца хватает своих лихих замыслов. Власть порой — большое искушение, сынок. Но не мне тебе об это напоминать, верно?
Пораженный, Келсон бросил взгляд на Конала, а затем вернулся к старику.
— А что такое?
— Да ну, не хотел я очернять твоего двоюродного брата, парень. Но Сидана — завидная невеста, и может дать своему супругу все права на Меару. И если какой-нибудь умник с толком примется за дело, он даже сможет убедить ее братцев уступить дорогу.
Келсон мрачно покачал головой.
— Как раз чего-то подобного я и пытаюсь избежать, Каулай, — тихо сказал он. — Я не хочу, чтобы мне пришлось идти на Меару так, как ходили мой отец и дед, и разрешать дело мечом. Но я не намерен отдавать то, что мое по праву.
Каулай уронил взгляд в глубины своего кубка.
— Может быть, это единственный выход, сынок, — мрачно прошептал он. — Юный Ител жаждет престола. Он не удовольствуется тем, что станет править двором изгнанников в Лаасе после того, как скончается его мать.
— Ты говоришь об этом словно о неизбежном, — выдохнул Колсон, осторожно попытавшись применить чары истины. — А что, Ител с кем-то о чем-то сговаривается?
— Ну, толком я ничего не слыхал. И не хочу слышать. — Каулай сделал большой и неторопливый глоток вина и покачал головой. — Так, сплетни всякие. А у какого юнца нет честолюбия? Не стоит, право, об этом говорить.
Ощутив холодок, Келсон оттолкнул в сторону кубок и воззрился на вождя. Тот говорил правду, насколько мог определить Дерини, но какие именно сплетни до него долетели? Если Ител Меарский вовсю готовит мятеж…
— Мне нужно знать, Каулай, — промолвил он, коснувшись запястья старика и попытавшись проникнуть в его мысли. — Если ты что-то знаешь…
— Я ничего не знаю, — прошептал тот, глаза его вспыхнули и он высвободил руку. — И если ты будешь слишком назойлив, то…
Но тут за дверьми опять раздался вопль волынок, Каулай умолк на полуслове, как бы извиняясь, покачал головой, и вновь медленно и основательно отпил из своего кубка. Келсон соображал, как бы поделикатнее вернуться к предмету разговора, а между тем в зал с дальнего конца вступили двое с волынками, вышагивавшие впереди старика в белом одеянии, потрясавшего, точно мечами, двумя зелеными ветками. Все разговоры стихли, едва они показались, даже самые буйные из Макардри отставили кубки и посрывали с голов шапки, приветствуя проходившего мимо старика. Женщины вставали и приседали, даже челядинцы, подававшие на стол, встали, как вкопанные, воздавая старику положенное уважение.
