Надлом | страница 7
Он сжимает и разжимает кулаки. — Это сильнее меня. — И смотрит на меня, ища во мне понимание.
И я понимаю его. Понимаю лучше, чем он может себе представить. Потому что для меня это
больше, чем ощущение власти. Я питаюсь душами. Без них я умру.
5
Конечно, это не объясняет, почему я так люблю их поглощать. Я провожу пальцем по щеке
Самсона, и он тихо поскуливает. Мама никогда не понимала ту чудовищную тьму во мне, которая
так жаждет убивать. Она хотела, чтобы я потребляла души так же, как овощи: без особого желания,
просто из необходимости. Самсон, этот отвратительный кусок дерьма, понимает меня лучше, чем
она. Но, в отличие от него, я хотя бы стыжусь своей слабости — во всяком случае, когда не отдаюсь
ей без остатка. Как барахтающаяся в луже собака, я люблю копаться в мерзком хлюпающем месиве
из человеческой плоти, но сожалею об этом, стоит крови высохнуть на мне и коже начать чесаться.
Такие дурные существа, как Самсон, не испытывают чувства вины. И у них нет воспоминания-мамы,
неодобрительно цокающей языком и качающей головой.
Вместо этого у них есть я.
Подозреваю, что они никогда не чувствуют вины за содеянное, но я делаю все, чтобы они
потонули в сожалениях об этом. В красных, липких сожалениях.
Так что Самсон прав, мы похожи. Однако, к несчастью для него, лицемерие — меньшее из
моих грехов. Он радуется тому, что нашел схожие у нас черты, я же ненавижу себя за это.
Я наклоняюсь к нему, пока нас не разделяют какие-то жалкие дюймы, и закрываю глаза. Я
ощущаю его дрожь, вдыхаю опьяняющий коктейль из страха и крови, и меня заливает жаркой
волной удовольствия. Самсон шевелится, и я резко распахиваю глаза, пригвождая его взглядом к
месту.
— Ты прав. Я такая же, как ты. — Я делаю вдох, затем медленно качаю головой, не отрывая от
него глаз. — Но тебе это нисколько не поможет.
Его глаза округляются, рот беззвучно открывается и закрывается. Я дарю ему еще одно
мгновение жизни, проведенное в панике. Потом Голод с ревом несется по венам, сметая все на своем
пути. Я выдергиваю Самсона из угла, разрываю его оболочку, как освобождала бы рака от панциря, и
он падает в мои руки. Так легко.
Представьте ребенка на его первом дне рождении.
Так вот Самсон в моих руках — торт.
Я слышу свой собственный смех, повизгивание и фырканье. Бардово-красный мир вокруг
пульсирует. Пылает.
Душа Самсона, выдернутая из оболочки — бурляще-серый эфир, похожий на грозовое облако.