— Не работали, — соглашаюсь я. — Передай Эми, что я приходил.
— Она и так узнает.
— Откуда?
— Имаклик скажет, — кивнул он в сторону старухи. — Женщины…
— Понятно. Пусть скажет. Я к ней приходил, к Эми.
— Ты не увезешь Эмуль?
— Нет… одна жена у меня была, — смеюсь я.
— Ну и что… Вам же можно… много, — намекает он на мое татарское происхождение.
— А вам? — намекаю ему на его прошлое.
Легкая улыбка вспыхнула вдруг на его лице и затерялась в морщинах.
— Не увози, — серьезно сказал старик.
— Знаю… нельзя ей в городе.
— У тебя другие дела… — внимательно посмотрел он на меня. — Не она, у тебя другие дела.
Я опять поразился его всевидению.
— Да, — согласился я. — Мне идти дальше, только я не знаю, как лучше.
— Хорошо, ты не забываешь друзей… Ты Юрия ищешь? Да?
— Да…
— Ему плохо… найди его…
— Ты поможешь, Керго?
Он молча кивнул:
— Когда пойдешь?
— Сегодня. Чай вот попью — и тогда.
Я никому не говорил, что ищу Юрия. Керго просто понял меня. Месяц тому в поселке, куда я на три дня вырвался за продуктами для нашего полевого отряда, встретились мне рыбаки из совхоза. Они все и рассказали.
Юра Ровтын — моторист совхоза — возвращался из поселка вместе с двумя товарищами на лодке-дюральке. Залив был спокоен. Небольшое волнение застало их уже у самого дома. Здесь лодка и перевернулась. Никто из троих плавать не умел. Удалось спастись одному Юрию, и то чудом. Его и считали виновным — и потому, что сидел за рулем, и потому, что спасся. Не мог он вынести молчаливого осуждения односельчан, не мог вынести собственной причастности к смерти своих товарищей — ушел из села на побережье — изгоем живет на скалах, говорят, промышляет моржей.
Жена его Мэри разделила позор и горе, ушла из села, не сказав куда никому, даже мужу. Когда Юрия простят, она вернется. Только надо сначала найти Юрия и надо, чтобы его простили.
Сколько с Юрой на его вездеходе мы колесили по тундре! И весной, когда завозили продукты оленеводам на отелочную кампанию, и зимой, когда помогли пастухам в перекочевках, и осенью, когда ездили по бригадам и собирали детей в интернат перед началом учебного года. Мы с ним старые товарищи, разве можно его бросать… Когда я болел, приходил он ко мне в больницу, легкую кухлянку из неблюя подарил, чтобы я не простужался больше в тундре. Ах, Юрий, Юрий! Не верю я, что пьяные они возвращались из поселка — Юрий совсем не пил… Разве что иногда, совсем немного, и то почему-то любил шампанское, чего мы никак не понимали…
