Наконец-то Ирис вспоминает ту ночь, когда с её двоюродной сестрой Розмари случилось
несчастье: что делала Розмари на крыше зимнего сада? Хотела ли она ещё что то сказать ей,
Ирис? Ирис догадывается, что существуют различные формы забвения и воспоминание
лишь одна из них.
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
Глава 1.
Тётя Анна умерла в 16 лет от воспаления лёгких, которое не смогли вылечить из-за её
разбитого сердца, и из-за того, что пенициллин ещё не был открыт. Смерть наступила
ранним июльским вечером. После последнего хриплого выдоха Анны, её младшая сестра
Берта выбежала, рыдая, в сад и увидела, что все ягоды красной смородины побелели. Сад
был большой, множество старых кустов смородины гнулись под тяжестью плодов. Собрать
их нужно было уже давно, но из-за болезни Анны никто не думал о ягодах.
Моя бабушка рассказала мне об этом потому, что она тогда первой увидела
скорбящие ягоды. С того времени в бабушкином саду росла только чёрная и белая
смородина. Каждая попытка посадить куст красной смородины была обречена на неудачу, на
его ветвях появлялись лишь белые ягоды. Но никому это не мешало, белые были почти
такими же сладкими, как и красные. Когда из них выжимали сок, они не портили фартук, а
готовое желе поблёскивало таинственно-бледной прозрачностью. Бабушка называла его
"законсервированные слёзы". А в подвале всё ещё стояли банки со смородиновым желе
1981-го года, лето которого было особенно богато слезами. Последнее лето Розмари.
Однажды, при поиске банки маринованных огурцов, моя мать нашла баночку 1945 года, с
первыми послевоенными слезами. Она подарила её мельничному клубу, а когда я спросила,
почему, чёрт возьми, прекрасное бабушкино желе отдали музею, мама сказала, что эти слёзы
слишком уж горьки.
Моя бабушка, Берта Люншен, в девичестве Деельватер, умерла несколько десятилетий
спустя после тёти Анны, но тогда она уже давно забыла, кто был её сестрой, собственное
имя, или какое сейчас время года. Берта забыла, что нужно делать с обувью, шерстяной
нитью или ложкой. За 10 лет бабушка смахнула все свои воспоминания с той же лёгкостью, с
которой смахивала свои короткие белые локоны со лба или невидимые крошки со стола.
Звук огрубевшей сухой кожи её ладони по деревянному кухонному столу намного чётче в
