- Иди, конечно, подожду.
- Я быстро!
Лариса вышла в коридор проводить сына, потрепала его по голове, чмокнула в щеку.
Мы остались вдвоем с Ларисой. Я пил чай, ел мягкие булочки и рассматривал ее, стараясь не смутить. Гусиные лапки у глаз. На лбу морщинки стали глубже. Уголки рта опустились - она выглядит грустной. Все равно заметила.
- Что, постарела? У тебя, небось, одни молоденькие.
- Не говори глупостей. Ты же знаешь, у меня никого нет.
- Ну да, конечно.
Фыркнула. Накрутила на палец волосы. Потерла висок. Опять, наверное, голова болит. У нее низкое давление и часто болит голова. Надо же. Я помню…
- Болит?
Кивнула. Когда-то с ее головной болью я справлялся легко.
- Давай помогу?
- Не нужно. Выпью таблетку.
- Химия. И не факт, что подействует.
- А ты умеешь убеждать!
Улыбнулась устало.
- Пойдем в зал.
Усадил ее на пол, по-турецки. Все тот же ковер, помню, как выбирали вместе. Мятного цвета. Мягкий длинный ворс чуть свалялся.
Какая она напряженная! В ладони упрямо билась ее боль, не желала уходить, впитываться и растворятся. Но я продолжал упорно гладить, разминать, успокаивать… Как с Аленой… Нет… Вдруг понял, ощутил всем нутром. Не так, совсем не так. Забота об Алене была заботой топа о боте. Не больше и не меньше. И в большей степени – желанием загладить свой косяк. Забота о Ларисе была другой. Искренней. О ней. О моей женщине, пусть и бывшей. О матери моего ребенка. Кажется, я начинал понимать, о чем мне говорила Виктория.
Лариса все больше расслаблялась. Ну вот и умница. Твоя головная боль – это зажатость. Спазмы. Сейчас все пройдет. Ее голова начала склоняться. Коснулась моего плеча. Почувствовал, как она опять напрягается.
- Расслабься. А то все насмарку.
Я дышал ей в затылок. Вдыхал запах ее волос, ее духов, корицы, ванили, булочек, еще чего-то неуловимого. Сам не заметил, как руки соскользнули с плеч ниже…
- Ты чего?
Резко отстранилась. Ну вот, опять все испортил.
Вскочила. И пошатнулась. Еле успел поймать.
Держал ее в руках и сам не понимал, что происходит. Да и она, похоже тоже…
Мои губы сами нашли ее. Влажные, трепещущие. Хорошо, что на ней только домашний халатик. До сих пор дома не носит лифчик. Кожа все такая же, бархатная и пахнет корицей.
Требовательные руки сорвали с меня рубашку. Ремень, брюки…
Наш старый «мятный» ковер стал жестковат. Раньше был мягче…
…когда она замерла, впившись мне в плечи ногтями, больно, до крови, прежде чем ее сладкие судороги отправили меня в свободный полет, промелькнула совершенно дурацкая мысль: «Как хорошо… дома».
