Черчилль пытался скрыть от Гопкинса отсутствие у себя энтузиазма относительно плана высадки морского десанта после форсирования Ла-Манша, но он не был в этом достаточно искусен.
– Уинстон сказал, что он на все сто процентов за «Оверлорд». Но крайне важно вначале захватить Рим, а затем мы обязаны отвоевать и Родос, – с насмешкой отметил Гопкинс за два дня до того, как они должны были прибыть в Тегеран[64].
Гопкинс, вероятно, не был бы удивлен, узнав, что британский план, согласно генерал-майору сэру Джону Кеннеди, помощнику начальника Имперского генерального штаба Великобритании, заключался в следующем: «Продолжить наступление в Италии для увеличения масштабов помощи партизанам на Балканах, спровоцировать хаос, чтобы содействовать отрыву балканских стран от Германии и вступлению в войну Турции, и обеспечить отсрочку операции «Оверлорд»[65]. (Кеннеди в последующем напишет: «Я думаю, можно было не сомневаться, что будь у нас такая возможность, высадки войск во Франции в 1944 году не было бы».)
Черчилль постоянно и настойчиво выступал против операции «Оверлорд» и по другой причине: он не доверял Сталину. Как он объяснил Гарриману в начале года, «неослабевающее давление Сталина, добивавшегося открытия “второго фронта” в 1943 году, связано с его планами относительно Балкан. Разве существует более удобный способ удержать западных союзников от развертывания войск на Балканах, чем вынудить их увязнуть в длительных и кровопролитных сражениях в Западной Европе?»
До сих пор его усилия по переносу сроков операции «Оверлорд» были достаточно эффективными. Его упорное стремление выработать и согласовать противоречивые военные планы на самом деле являлось тактическим ходом, попыткой развязать военные действия, в которых были бы задействованы союзные войска и необходимые десантные корабли (строго говоря, где угодно), чтобы эти силы и средства уже не могли принять участия в десантной операции на Ла-Манше.
Рузвельт, уже привыкший к спорам с Черчиллем, покинул Каир в хорошем настроении. Тем не менее он был настороже, и это явствовало из той записки, которую он направил своему секретарю Грейс Талли на следующий день после Дня благодарения: «Конференция проходит довольно хорошо, моя роль заключается в миротворчестве. Я видел пирамиды и стал близким другом Сфинкса. Конгрессу следовало бы с ним познакомиться»[66].
Все это являлось подготовкой к Тегерану.
Президент не знал, где он будет жить в Тегеране и как долго он там останется: и то и другое зависело от Сталина. Стремясь проявить максимум гостеприимства, с тем, чтобы у Сталина не появилось мотивов уклониться от встречи, он переступал границы осторожности. Утром 22 ноября, в понедельник, прибыв в Каир, Рузвельт направил Сталину сообщение о том, что он мог бы прибыть в Тегеран 29 ноября и готов «остановиться на срок от двух до четырех дней, в зависимости от того, на какой срок Вы сможете оторваться от исполнения Ваших неотложных обязанностей»
