— С чего вы так решили? Я на нее похожа?
— Не помню, как она выглядит, у меня амнезия, — усмехнувшись продолжил он, заглядывая мне в глаза. Я несколько раз моргнула. — но я определенно хотел бы, чтобы она была похожа на вас. Ошибся, да? Вот черт, так и знал, что я не из везунчиков.
— А какой вы представляли себе вашу жену?
— Я ее себе не представлял, даже не знаю женат ли я, но вот это, — он поднял руку и повертел у меня перед носом обручальным кольцом, сверкающем на безымянном пальце, — наводит на мысль, что все же, увы, женат.
— Сожалеете?
— Определенно — да. Знаете, когда мозг не засорен воспоминаниями есть ощущение, что вы подросток и все воспринимается остро и ярко. Увидел вас и засмотрелся. Мне даже показалось, что я вас где-то встречал. Может в прошлой жизни?
Внутри поднялась какая-то странная волна злости. Сидит на лавке с, как он думает, незнакомой женщиной и говорит, что жалеет о том, что женат. Но говорит красиво. Это он всегда умел с какой-то непосредственностью завораживать женщин. И смотреть не только в глаза, а намного глубже, заглядывая в душу. Когда-то я с ума сходила от осознания, что он МОЙ. Что среди стольких он выбрал и любит только меня. Наивная идиотка.
— А вы не думали о том, что возможно, ваша жена ищет вас, переживает, а вы тем временем говорите, как вам жаль, что вы женаты?
Он пожал плечами и откинулся на спинку скамейки, в глазах пропал лукавый блеск, он даже слегка напрягся.
— Если бы искала, то уже нашла бы. Я здесь неделю валяюсь. Как бомж, — невесело усмехнулся, подобрал лист с асфальта и сунул в рот черенком. Курить хочет, а сигарет и денег нет. Достала пачку и предложила ему закурить.
— Я не беру у женщин сигареты, — ответил он и принялся жевать черенок.
— А что, да, берете?
Усмехнулся снова уголком рта и положил руку на спинку лавки, заглядывая мне в глаза.
— Не знаю. Ничерта не помню. Но определенно не беру то, что не положено брать у женщин и отнимаю, то, что положено у них отнимать.
Голубые глаза заблестели тем самым блеском, о котором я уже успела забыть, тем самым от которого у меня двадцать лет назад внутри все в тугой узел стягивалось и дышать становилось трудно, тем блеском с которым он уже давно на меня не смотрел. Отвернулся, запрокинул голову, глядя на пронзительно-синее осеннее небо. Теперь я отчетливо видела швы у него на левой щеке и на лбу. Сердце болезненно сжалось, и я все же протянула ему сигарету.
— Берите, а то все листы пережуете.
