Тысяча незабываемых поцелуев | страница 85
Она снова открыла глаза.
— Этот момент я проигрывала в голове, когда мне было больно. Я думала об этом, когда ускользала, когда начинала бояться. Потому что в этот момент я испытала ту любовь, которую бабушка отправила меня искать, дав эту банку с тысячью поцелуями. Момент, когда ты знаешь, как сильно ты любим, что ты центр чьего-то мира, так прекрасен, что живешь... даже если это длится короткое время.
Держа бумажное сердце в одной руке, я потянулся другой рукой и притянул запястье Поппи к своим губам. Я прижался в небольшом поцелуе к ее пульсу, чувствуя, как он трепещет под моим ртом. Она резко выдохнула.
— Никто больше не целовал твои губы, кроме меня? — спросил я.
— Нет, — сказала она. — Я обещала тебе это. Хоть мы и не разговаривали. Хоть я и думала, что больше тебя не увижу, я не нарушила свое обещание. Эти губы твои. Они всегда были только твои.
Мое сердце пропустило удар, освободив ее запястье, я поднял пальцы и прижал их к ее губам — губам, которые она подарила мне.
Дыхание Поппи замедлилось, когда я прикоснулся к ее рту. Ее ресницы затрепетали и щеки покраснели. Мое дыхание ускорилось. Ускорилось, потому что я имел право собственности над этими губами. Они все еще были моими.
Навечно и навсегда.
— Поппи, — прошептал я и наклонился к ней. Поппи замерла, но я не поцеловал ее. Я не мог. Я видел, что она не могла прочитать меня. Она не знала меня.
Я едва узнавал самого себя в эти дни.
Вместо этого, я прижал губы к своим пальцам — все еще неподвижным на ее губах, образовывая барьер между нашими ртами — и просто вдохнул ее. Я вдохнул ее запах — сахар и ваниль. Моё тело было возбуждено просто от нахождения рядом с ней.
Затем мое сердце раскололось надвое, когда я отодвинулся, и она спросила с горечью:
— Сколько?
Я нахмурился. Я осматривал ее в лицо в поисках подсказки, что она имела в виду. Поппи сглотнула, и в этот раз она прижала пальцы к моим губам.
— Сколько? — повторила она.
В этот момент я точно понял, о чем она спрашивала. Потому что она смотрела на мои губы, как будто они были предателями. Она уставилась на них, как будто они что-то, что она когда-то любила, потеряла и никогда не вернет назад.
Во мне пробежал холод, когда Поппи убрала свою дрожащую руку. Ее выражение лица было сдержанным, дыхание затаилось в груди, как будто защищаясь от того, что я скажу. Но я ничего не сказал. Я не мог, этот взгляд на ее лице убивал меня.
Поппи выдохнула и сказала:
— Конечно, я знаю об Эйвери, но были другие в Осло? Я имею в виду, я знаю, что были, но их было много?