Очевидно увидев мой взгляд на кровать, Поппи заерзала назад. Я мог видеть крайнюю настороженность в ее взгляде, и не мог винить ее в этом. Я был не тем парнем, с которым она попрощалась два года назад. Я изменился.
И не был уверен, что снова смогу быть ее Руном.
Поппи сглотнула, и после колебания на мгновение, похлопала по матрасу рядом с собой. Мое сердце забилось быстрее. Она позволила мне остаться. После всего. После всего, что я сделал, с тех пор как вернулся, она позволила мне остаться.
Когда я пытался подняться, мои ноги подкашивались. Слезы покрывали мои щеки, мое горло саднило, сюрреалистическое откровение о болезни Поппи... все это оставило онемение в моем теле. Каждый сантиметр меня был разрушен, заплатан с помощью пластыря — пластыря над открытыми ранами.
Временный.
Бесполезный.
Никуда не годный.
Я снял ботинки, затем забрался на кровать. Поппи поерзала и легла на свою сторону кровати, и я неловко лег на свою. В таком знакомом для нас обоих движении, мы легли на бок, лицом друг к другу.
Но это не было так хорошо знакомо, как раньше. Поппи изменилась. Я изменился. Все изменилось.
И я не знал, как это исправить.
В тишине проходила минута за минутой. Казалось, Поппи доставляло удовольствие наблюдать за мной. Но у меня был один вопрос. Один вопрос, который я хотел задать ей, когда мы перестали общаться. Эта мысль зарылась внутри меня, превращаясь в темную от желания получить ответ. Единственная мысль, от которой мне было плохо. Единственный вопрос, у которого до сих пор была возможность разорвать меня на части. Даже сейчас, когда мой мир не мог быть разрушен еще больше.
— Спроси меня, — сказала Поппи внезапно, ее голос оставался низким, чтобы не разбудить родителей. Должно быть, удивление отразилось на моем лице, потому что она пожала плечами, выглядя так чертовски мило.
— Я могу не знать мальчика, которым ты являешься сейчас, но я узнаю то выражение лица. То самое, что порождает вопрос.
Я провел пальцами по простыне между нами, мое внимание было сосредоточено на этом действии.
— Ты знаешь меня, — прошептал я в ответ, желая поверить в это больше, чем во что-либо. Потому что Поппи была единственной, кто на самом деле знала настоящего меня. Даже сейчас, погребенного под всей этой яростью и злостью, после расстояния в два года тишины, она до сих пор знала мое сердце.
Пальцы Поппи переместились ближе к моим на нейтральной территории между нами. Нейтральная зона разделяла наши тела. Когда я наблюдал за нашими руками, которые тянулись друг к другу, но не дотягивались, я был охвачен необходимостью взять фотоаппарат, это была потребность, которую я не испытывал долгое время.
