И опять я ждал ее весь день, сокрушаясь и думая, что эти твари сожрали ее, но под вечер она показалась из леса. О небо! Накануне, когда я увидел ее выходящей из волн, мое сердце едва не разорвалось от восторга, но тогда она была еще обычной женщиной. Теперь же тело Золотого Цветка обрело такую гибкость, что его линии сливались на ходу в неуловимое для глаз переплетение изящных арабесок. Усвоив искусство подводных танцев, королева овладела теперь непостижимой пластичностью рептилий. Поверь мне: ее тело лишилось костей!..
И снова мы пустились в путь и шагали всю ночь. Рассвет застал нас на высочайшей вершине горной гряды Ласель. Анакаона снова запела, и к ней слетелись все птицы, которых вмещает в себе поднебесье. Она заговорила с ними, и они принялись описывать в воздухе немыслимые круги и спирали, а потом подхватили королеву и унесли за облака. Когда наступила ночь и я уже решил, что она разбилась, упав на землю, в небе появилась несметная стая пернатых. Впереди всех летела Анакаона, окруженная розовыми фламинго. Да, сынок, Анакаона научилась летать подобно птицам! То, что я увидел, преисполнило меня любви, такой безграничной любви, что мне показалось, будто я умираю. Каждое движение ее рук было столь ослепительным и гармоничным, ее бедра колыхались столь плавно, а ноги рассекали воздух такими непостижимыми движениями, что было нечто жестокое, почти бесчеловечное в этой совершенной красоте. Теперь я понимал, что ни один отпрыск рода человеческого не мог бы противостоять Анакаоне и племени хемессов.
Однако, сынок, я убедился в том, что есть на свете существа, которые хотя и обладают человеческим обличьем, но не могут быть причислены к человеческому роду. Того, кто способен без волнения смотреть на такое диво, кого не потрясает эта совершенная красота, нельзя считать человеком. Да, конкистадоры недостойны звания людей; сам мапойя[9] не мог бы породить это племя захватчиков и убийц!
Несколько дней подряд Анакаона вместе со своими бесчисленными танцовщицами, флейтистками и певицами устраивала для приглашенных испанцев, индейской знати и бесчисленных толп народа зрелища, которые никогда не изгладятся из памяти нашей страны. Память о них так сильна, что любой, кто появлялся с той поры на свет в прекрасной Квискейе, от рождения владел искусством танца. И так будет вовеки! Впрочем, то, что в течение недели видели испанцы, прибывшие в Ягуану, нельзя назвать танцами. Это были не танцы, а воплощение самой жизни, олицетворение единственного подлинного сокровища, которым обладает человек, — его души.
