Арсеньев твердо расписался. Он понимал значение того, что было им написано. Материал, собранный им, неопровержим. Людей, которых он называл, привлекут к уголовной ответственности. Они будут осуждены. Жесток закон, но — закон, так говорили еще римские юристы. Совесть его, Арсеньева, чиста. Виновные должны страдать, чтобы не страдали невинные.
В комнату на очередное заседание комиссии вошли Симак и Воскресенский.
Симак вопросительно поглядел на Арсеньева — у того было торжественное лицо человека, завершившего с успехом долгие и трудные поиски. Симак радостно осведомился:
— Неужели прояснилось дело, Владимир Арсеньевич?
Арсеньев подтвердил, положив руку на написанное им заключение:
— Да, кажется, все основное стало ясным. Прошу вас внимательно выслушать.
Он подробно рассказывал о своих осмотрах и находках, о разговоре с мастером, о сделанных им выводах. Потом он протянул членам комиссии заключение. Симак с Воскресенским склонились над листами, исписанными аккуратным острым почерком Арсеньева. У Симака дрожали от возбуждения руки, он побледнел. Воскресенский был более спокоен.
Симак взволнованно поглядел на невозмутимого Арсеньева.
— Вы хотите, чтоб я подписал это заключение?
— Да, конечно, — отозвался Арсеньев. — И вы и Алексей Петрович. — Он кивнул на Воскресенского. — Без ваших подписей заключение недействительно.
— Я его не подпишу, — твердо сказал Симак. Он вдруг схватил листки бумаги, смял их и запальчиво закричал: — Вздор это, а не заключение, понимаете, Владимир Арсеньевич? Не в ту сторону направляетесь!
Теперь побледнел и Арсеньев. Он не ожидал такого отпора. Он не шевельнулся на стуле. Глаза его уставились в возбужденное лицо Симака. Арсеньев проговорил ледяным голосом:
— Прежде всего я не понимаю, что это за метод — рвать чужие бумаги. Не согласны — объясните свое несогласие. А бушевать, по-моему, незачем.
— Да, рвать — это дело лишнее, — вставил свое слово Воскресенский. Он с усилием наклонился и достал с полу брошенное Симаком заключение. — Мне тоже пока не все ясно в выводах Владимира Арсеньевича. Что же, драться из-за того?
Симак опомнился. Он был вспыльчив, не всегда умел сдерживаться, но быстро отходил. Вместе с тем он был настойчив — не менее настойчив, чем Арсеньев. Он понимал, что предстоит долгий и тяжелый спор. Аккуратно разгладив смятые листки и протянув их Арсеньеву, Симак сказал, как умел, мягко:
— Простите, Владимир Арсеньевич, от неожиданности немного погорячился. Это у меня временами бывает, не обращайте внимания. Давайте побеседуем по душам.
