Майкл ни на минуту не поверил, что это существо может быть невероятно старым и тем более, что это и есть великий святой Эшлер из легенд долины Доннелейт, древний король, обратившийся в христианство в последние дни владычества Римской империи в Британии и позволивший сжечь на костре свою супругу-язычницу Жанет.
Но он сразу поверил в мрачную историю, рассказанную ему Джулиеном. Да, вот это существо, без сомнения, было одним из многих Эшлеров — одним из могучих Талтосов из шотландской долины, существом того же самого рода, что и то, которое зарезал Майкл.
В этом у него не было ни малейших сомнений.
Майкл слишком многое испытал, чтобы сомневаться. Он не мог поверить только в то, что вот этот высокий, прекрасный человек и был тем самым старым святым Эшлером. Возможно, он просто не хотел, чтобы это было так, и по многим серьезным причинам, что имело смысл в той сложной системе координат, которую он теперь полностью принял.
«Да, — думал Майкл, — ты теперь живешь в целых сериях абсолютно новых реальностей. Может быть, именно поэтому ты принимаешь все это так спокойно. Ты видел призрака; ты слушал его; ты знаешь, что он там был. Он говорил тебе такое, чего ты никогда бы не придумал и не вообразил. И ты видел Лэшера, ты слышал его долгие мольбы о сочувствии, и это тоже было чем-то абсолютно невообразимым для тебя, чем-то таким, что было наполнено новыми сведениями и странными деталями, и ты с недоумением вспоминаешь о том, как страдал, слушая о несчастьях Лэшера, а теперь Лэшер похоронен под тем деревом… О да, не забывай, — говорил себе Майкл, — не забывай о том, как хоронил то тело, как опускал в яму голову, а потом нашел тот изумруд, поднял его и спрятал в темноте, а обезглавленное тело лежало там, на влажной земле, готовое к захоронению. Возможно, ты способен привыкнуть к чему угодно».
Майкл вдруг подумал, не это ли самое произошло и со Стюартом Гордоном. Не было сомнений в том, что Стюарт Гордон виновен, чудовищно и непростительно виновен во всем. Юрий в этом не сомневался. Но как этот человек умудрился предать собственные ценности?
Майкл был вынужден признаться себе, что всегда отличался особой восприимчивостью именно к такой вот кельтской таинственности и загадочности. Сама его любовь к Рождеству, возможно, уходила корнями в некую иррациональную тягу к ритуалам, рожденным на тех островах. А крошечные рождественские украшения, которые он с такой любовью собирал многие годы подряд, были на свой лад символами старых кельтских богов, и поклонение им налагалось на языческие тайны.
