— Ты слишком забегаешь вперед! Томми, Юрий может быть уже там. Стюарт может сломаться. Они могут знать все.
— В этом я серьезно сомневаюсь, — возразил Томми с видом человека, которому хочется поразмышлять о куда более важных вещах. — Марклин, поворот!
Марклин чуть не пропустил его, а когда вывернул руль, то очутился на пути другой машины, но та успела свернуть, уступая, и Марклин рванулся вперед. Через несколько секунд они были уже далеко от скоростного шоссе и ехали по загородной дороге. Марклин расслабился, только теперь осознавая, что напрягался так сильно, что у него болели челюсти оттого, что он стискивал зубы.
Томми уставился на него.
— Послушай, оставь меня в покое! — внезапно сказал Марклин, чувствуя жар в голове, за глазами, что всегда означало у него приступ ярости, хотя сам он не до конца это понимал. — Не я наша проблема, Томми. Они! Прекрати! Мы все сыграем естественно. Мы оба знаем, что делать.
Томми медленно повернул голову. Они уже въезжали в парадные ворота парка.
— Все члены ордена, должно быть, здесь. Я никогда не видел такого множества машин, — заметил Марклин.
— Нам повезет, — сказал Томми, — если они не реквизировали наши комнаты в пользу каких-нибудь глухих и слепых стариков из Рима или Амстердама.
— Надеюсь, они так и сделали. Это прекрасный повод свалить все на старую гвардию и тактично смыться.
Марклин остановил машину в нескольких ярдах от хлопотливого служителя, который показывал какой-то машине перед ними место для парковки, весьма отдаленное, по другую сторону ограды. За все годы Марклин не видел, чтобы машины ставили вплотную друг к другу за оградой территории гаража.
Он вышел и бросил ключи служителю:
— Ты припаркуешь ее, Гарри?
Он отсчитал несколько фунтовых купюр — этого было более чем достаточно, чтобы забыть обо всех нарушениях правил, и сразу пошел к парадному входу в дом.
— Какого черта ты это сделал? — спросил Томми, догоняя его. — Старайся во всем следовать правилам. Растворись в тени. Ничего не говори. Не делай ничего такого, что привлечет внимание. Разве мы не об этом договорились?
— Ты и сам слишком уж нервничаешь, — ядовито откликнулся Марклин.
Парадная дверь стояла нараспашку. Вестибюль был набит мужчинами и женщинами, наполнен сигарным дымом и буквально гремел голосами. Это было похоже на шумные поминки или антракт в театре.
Марклин остановился. Все инстинкты требовали от него не входить внутрь. А он всю жизнь доверял своим инстинктам, так же как верил в свою сообразительность.
