Васька поднял голову и обнаружил, что находится посреди какой-то полянки, на которой трава частью вырвана и сложена в кучу.
На этой куче топталась рыжая козочка. Катька Крылова!
– Тапку рваную таскает, – проворчала она. – Ненормальный кот какой-то!
Васька не выдержал.
– Сама ты ненормальная, – сердито сказал он. – А я такой же кот, как ты – коза! И это никакая не тапка, а лапоть, чтоб ты знала!
* * *
Тимофеев-старший лежал и смотрел в окно. В окне виднелось темное ночное небо, где слабо светила луна.
«Что происходит? – думал он. – Что происходит со мной и с моим сыном? Почему мы боимся зайти к нему в комнату, когда начинается это котопредставление? Что с нами вдруг случилось? С чего все это началось?»
Жена, прежде чем уснуть, сказала:
– Нас всех как будто прокляли с той минуты, как Васька выбросил из машины этого котенка!
– Хватит глупости говорить, – буркнул Тимофеев. – Спи, утро вечера мудренее!
И вот жена уснула, а он лежал и смотрел на луну.
Шторы Тимофеев нарочно не задернул. В темноте сразу захочется спать. А вдруг снова приснится кладбище? Надо дождаться, когда начнет рассветать, и только тогда уснуть.
Хотя вчера, когда он уснул на работе, стало ясно, что солнечный свет – никакая не помеха кошмару.
Кошмару, который закончится тем, что он, Петр Тимофеев, сойдет в могилу другого Петра Тимофеева! А что будет делать тот, кто освободит ему место?
– Он придет в твой дом и будет здесь гнить заживо, – раздался чуть слышный шепот.
Тимофеев резко сел.
Что значат эти слова? Кто их произнес? Или он все-таки уснул и во сне снова появилась она, та женщина с глазами темными, словно разверстая могила, и предрекла такую жуть?
Но почему он не оказался снова на кладбище, если уснул? И этот голос – женский голос! – не был голосом черноглазой ведьмы. И он звучал не во сне, а наяву, Тимофеев в этом уверен!
Эхо голоса, чудилось, все еще витало в комнате. Нервы Тимофеева были так напряжены, что он словно бы видел некий звуковой след, видел некое мерцание, реявшее в воздухе! И вот он встал, и пошел по этому следу, стараясь двигаться неслышно – особенно когда миновал Васькину дверь! – и наконец смутное мерцание привело его в коридор – и померкло перед дверью кладовки.
Тимофеев постоял, прислушиваясь и убеждая себя в том, что у него просто мутится в голове, звенит в ушах и все такое, а за дверью кладовки ничего нет и быть не может, кроме какого-то старья. Но все же он наведался на кухню и взял там маленький топорик для рубки мяса.
