Николай повернулся к стенке. Сколько он спал, сказать трудно. Но когда он открыл глаза, было совсем светло. В иллюминаторе виднелся клочок голубого неба.
В проходе между койками, подложив под себя две телогрейки и Сережкино одеяло, спал Васька. Электрик, по-детски поджав к подбородку коленки и подложив ладонь под щеку, ежился от утренней свежести.
Николаю стало жаль его. Он снял одеяло со своей койки и укрыл Сергея.
Внезапно пришла мысль: «Что сказали бы ребята, если бы узнали, что я обманул их? Как бы они поступили?»
Николай сел и потихоньку натянул ботинки. Стараясь не разбудить Ваську, он перешагнул через него и, бесшумно отворив дверь, выскользнул в коридор. Выйдя на палубу, он вздрогнул от резкого ветерка.
«Зюйд» шел по середине реки. Деревянные плицы вспенивали холодную воду, оставляя за кормой разбегающийся след. Над низкими лесистыми островами с минуты на минуту должно было взойти солнце. Воздух казался необычайно чистым, а небо на востоке имело тот золотистый оттенок, какой бывает только в погожие осенние утра. Листва с деревьев кое-где облетела, но белостволые березы все еще догорали желтым пламенем, как бездымные факелы. Старые ветлы полоскали в воде свои длинные корни и роняли в реку пожухлые листья. Подхваченные течением, они неслись вниз, будто маленькие длинные пироги. На горизонте, подчеркивая ясную голубизну неба, пролегла широкая темная полоса. Там лежала тайга.
Легкий предутренний ветерок рябил воду, но кое-где речная поверхность была спокойной. В этих зеркальных окнах вода отливала цветами побежалости, как остывшая сталь, и чуть розовела от первых лучей солнца.
К девяти часам утра путь пароходу преградил второй перекат. «Зюйд» замедлил ход. Палубный матрос с засученными рукавами стоял на носу, держа в руках полосатый шест. Быстрым движением он выбрасывал его вперед, и когда тот уходил в воду, матрос бежал к корме, провожая шест вдоль борта. Откуда-то сзади слышался его резкий голос. Матрос выкрикивал глубину.
— Два десять! Один восемьдесят! Один сорок!
Медленно завертелись колеса. Высыпавшие на палубу пассажиры с напряженным вниманием вслушивались в спокойный голос. Капитан — плотный приземистый старик, стиснув пальцами рукоятку машинного телеграфа, пристально вглядывался в небольшие волны, которые «Зюйд» утюжил своим тупым носом. Даже щетина на небритом лице не могла скрыть багровых пятен, проступивших на его щеках и шее. На пароходике установилась гнетущая тишина.
