— Часа через два, а, может, и позднее.
— Фриш распорядился, чтобы Мишу принесли сюда, да и сам Миша выразил это желание… Надо положить его на кровать… он, наверное, умрет скоро, но Марии Ивановне все же будет легче увидеть его в первую минуту, как бы больным, а не мертвым… Распорядись, Гаша, приготовь все, что надо, а я пойду его встретить.
С этими словами Антоша снова спустился с лестницы, и быстро скрылся из виду; что касается Гаши, то она, совсем растерянная, едва держась на ногах, вернулась обратно в комнату, которая за несколько минут перед тем казалось ей такою уютною… такою веселою, — и которая теперь сразу стала такой грустной и печальной.
Присев к окну, она задумалась. В чем заключались ее думы, она не в состоянии была дать себе отчета… Долго ли она сидела на одном и том же месте — даже не помнила… и очнулась только тогда, когда услыхала по лестнице топот нескольких ног.
— Это несут Мишу, — громко проговорила она.
И действительно наружная дверь скоро распахнулась, и два городовых внесли носилки, на которых лежал Миша: бледный… безжизненный…
— Куда его положить? — спросил один из городовых.
Гаша молча указала на кровать.
Когда городовые вышли, то она, с помощью Антоши, прикрыла Мишу белым одеялом, сложила ему на груди начинавшие уже коченеть руки и, присев у изголовья кровати, принялась обдумывать, как бы лучше приготовить Марию Ивановну к ожидавшему ее удару…
Тяжелые думы овладели ею настолько, что она вполне им отдалась, вполне в них углубилась, и не подкараулила момента возвращения несчастной женщины, которой услужливые соседки-кумушки успели еще на лестнице рассказать все.
— Неправда… Неправда… вы лжете, быть не может! — кричала она с отчаянием, вбежав в комнату и бросившись к кровати, на которой неподвижно лежал Миша.
— Миша! Миша! — продолжала она кричать, схватив его за руку. Затем взглянула на бледное лицо сына и проговорила полушепотом: — Закатилось мое красное солнышко! — и как сноп рухнула на пол.
В ответ на ее вопль, послышались глухие рыдания Гаши, продолжавшей по-прежнему сидеть на низенькой скамеечке, около изголовья своего названного "братишки".
