Тогда Мальчик сказал, что потерял возле бомжа варежку, которая свисала с веревочки, продетой в рукава курточки; он стал палочкой раздвигать бомжу веки; бомж сжал веки, будто он моллюск, превративший песчинку в жемчужину и не желающий расставаться со своим крупным белым зрачком. Мама вернулась за Мальчиком, и они пошли и купили пианино.
Мальчик стал играть на пианино, а мама за стеной услышала музыку сфер. Мальчик должен быть играть гаммы, но ленился и выстукивал на клавишах что ни попадя. Писатель мой тут же бы сочинил, что мама за стеной слышала, как бьется по ветру и разрывается полотнище пространства, а прорехи заживляются лицом Мальчика с очень теплыми, большими, блестящими, карими глазами. Музыка раздвигала мозг писателя и мой вместе с ним, во время музыки я мог сочинять за него, за писателя, я как бы становился мутантом, я видел, как музыка раздвигала мозг мамы Мальчика, мозг, в котором плавали разрозненными эмбрионами, до срока извлеченными из чрева, прозрачные кусочки стихов и камешки междометий. Мама знала, что тайна ее мозга раскрыта, что она уже не одна там, у себя в мозге, — наступило разоблачение; мама умирала, ложилась на стол, распахивала свое тело, как спекулянт распахивает плащик перед покупателем, а на внутренней стороне плащика в специально нашитых карманах чего только нет — пистолетики, ножи, финки, обрезы, порнография, фотки: селезеночка, кишочки, виноградными гроздьями свисают с лозы ребер бесполезные легкие. А голова откинута, будто это и не голова вовсе, а капюшон пальто, а на улице весна, жарко, волосы слипаются в истоме, вот и откинешь капюшон.
Ну тут, согласитесь, пошел чистый бред, белая горячка. Я, правда, не замечал, чтобы она пила на работе, но, думаю, дома-то она никого не стеснялась. Поговаривали, что когда мы ее увольняли, то она временно нанималась санитаркой в морг при крематории. Отсюда, наверное, и видения такие, не случайно же. Кто-то видел ее в компании с гардеробщиком из крематория, даже пошли разговоры, что, может быть, он и есть отец Мальчика. Ну у такой кто угодно мог быть отцом, тут реляции любой длины составлять можно.
Ну, в общем она очень мучилась из-за музыки и купила Мальчику в магазине книжку «Гамлет», чтобы как-то его отвлечь от пианино. Мальчик прочел книжку и сочинил новую считалочку для своего двора: «Как на крыльце сидели Розенкранц и Гертруда. Чиркали коростели спичками по запруде. Тут как тут скарлатина в рубище из кувшинок, — не разрешает свиток вытащить из улитки, свернутой будто булка с маковкой из глазури, пышащая изюмом царственных междометий — пурпурных охов-ахов, бархатных ой-ой-йоев. Вот из парчи жилетик. Рученьки огрубели? — Рученьки обрубили! — ну и носи на здоровье — впору теперь жилетик. Ты не грусти о клети, припорошенной кровью, скоро зима из снега выложит изголовье, — так говорит Гертруда Гамлетовому другу. Кровь с молоком из снега. Розовощекий танец. Медленные скитальцы. Холст, охваченный пяльцами. Крестиком — боком, боком, выпроводи сугробом…»
