Черт, да о чем она снова думает?
– Похоже, я с самого начала повел себя неправильно, – начал он, жадно облизнув губы. – Я пытался вести переговоры, но лишь впустую потратил время и силы. Пытался воззвать к твоему уму и сердцу, но теперь сомневаюсь, что они у тебя вообще есть.
– Не говори так, словно…
Прижав к ее губам палец, он разом заставил ее замолчать. И ей стоило огромного труда, чтобы удержаться и не лизнуть этот палец.
– Я даже пошел на твои условия и дал тебе отсрочку, и к чему это привело? Мы оказались в совершенно отвратительном месте, куда я добровольно и шагу бы не ступил.
Его палец надавил чуть сильнее, и Клаудиа крепко зажмурилась:
– Это хороший район, а ты всего лишь сноб.
– Нужно было сразу вести тебя к самолету, а не размениваться на подачки и уступки.
Он издевается?
Резко распахнув глаза, она увидела, что он пристально смотрит на ее губы.
– Ты животное. Настоящий зверь.
– И знаешь что, Просто Клаудиа? Мне кажется, это единственный способ заставить тебя умолкнуть.
Оперевшись о машину руками по обе стороны от ее плеч, он подался вперед.
– Ты не посмеешь… – выдохнула она с мольбой в голосе.
– А тебе никогда не говорили, что не стоит дразнить диких зверей?
Зверь, животное.
Эти слова проникли ему прямо в мозг, лишь подхлестнув испепелявшие его ярость и сексуальное желание. Моргнув, Лукас постарался сосредоточиться на непосредственном окружении.
Лондон. Опасность. Нужно защищать.
Они оба промокли до нитки, и тяжелая ткань облепила соблазнительные формы Клаудии, а капли дождя сверкали на длинных ресницах черными бриллиантами, но стоило ресницам чуть дрогнуть, и драгоценности слезами стекали по прекрасному лицу.
Медленно открыв глаза, она сосредоточилась на его лице и приподнялась на цыпочки, коснувшись грудью его груди, чувствуя его эрекцию.
Dios, что она творит? И, что еще важнее, что он сам творит? Рядом с ней он совершенно не в силах себя контролировать и мыслить разумно, и если так и дальше пойдет, то до понедельника он просто не доживет.
«Отступай, Гарсия, отступай. Немедленно!»
Глядя ему прямо в глаза широко открытыми глазами, Клаудиа замерла, а он невольно содрогнулся, прочитав в них страх: она его боится.
Боится скрывающегося в нем зверя.
– Нет, не говорили.
Что он все-таки творит? С каких пор прижимать женщин к мокрым машинам приравнивается в его представлении к защите?
– Прошу меня простить, ваше королевское высочество. – Резко отстранившись, он сделал два шага назад.
