— Иван Сергеевич, а наберите-ка её с телефона Царько-ва, — Андрей вовремя проявил находчивость.
Черепанов извлёк из кармана аппарат, вызвал абонента «Полина» и приложил ухо к входной двери. В квартире, где-то недалеко от входа, громко заиграла мелодия из фильма «Миссия невыполнима». Хозяйка телефона и не пыталась выключить звук, что в её ситуации было довольно странно.
— Дома она, дома, видимо, затаилась из осторожности. А может быть, она выглянула в окно, и её насторожило отсутствие красного «авео» нашего героя? — охранник говорил шёпотом, прислушиваясь к звукам из-за двери, но, кроме мелодии мобильника, которая уже заканчивала играть, ничего не было слышно.
Андрей машинально потянул за ручку двери, и та подалась в сторону тамбура.
Ночные гости обменялись вопросительными взглядами, и после некоторого промедления Черепанов показал жестом, что нужно заходить внутрь.
Свет в прихожей был тусклым, вход в квартиру освещало бра возле зеркала, в зале беззвучно работал телевизор. Черепанов постучал по двери так, чтобы обратить на себя внимание, и прошёл вглубь квартиры.
— Вот чёрт!
В зале на полу стояла собранная сумка, а её хозяйка лежала на диване, не подавая признаков жизни. Кровь, видимо, совсем недавно начавшая стекать с блузы на диван, окрасила бурым цветом всю её левую грудь. Единственный выстрел пришёлся точно в сердце.
— Ничего не трогаем, выходим аккуратно. Опоздали немного, — Черепанов вышел с Андреем на лестницу, где их ждал Портной.
— И что там? Почему вы так быстро? — Семён Григорьевич снова справился со своей усталостью и выглядел вполне сносно.
— Там, дорогой Семён, ещё тёплый труп твоей бывшей сотрудницы, — Черепанов безжалостно взглянул на банкира.
— Господи, для чего ты мне это всё послал? — Портной театрально взмахнул руками.
Черепанов достал свой телефон и набрал Жору Евсти-феева:
— Я обещал позвонить, Георгий. Вот, звоню. Куртакову застрелили. Понял, ждём.
— Может, я пойду в машину, что-то сердце разболелось, — физиономия Портного изображала такое страдание, что в искренности переживаемого им трагизма не сомневался бы сам Станиславский.
— Сёма, не дави на жалость. Самому тошно. Мужик ты или нет, в конце концов? Терпи и радуйся, что она ещё тёпленькая, и тебе не приходится вдыхать сопутствующий разложению трупа запах, — Черепанов сам удивился неизвестно откуда появившимся в нём цинизму и жестокости. Ну и дела, нужно взять себя в руки и не давать волю нервам и эмоциям.
