Погода между тем встала такая, что курорта не надо никакого. Солнце жарило сверху нестерпимо, но ветерок прохладный с моря сдувал лишнюю тяжесть, да и насекомых летающих тоже. Скалы нагревались с утра, босиком можно ходить, и не остывали за ночь – солнце не ложилось спать и длинными косыми лучами даже в полночь ласкало их крутолобые головы. Вода легко плескалась у берега, два раза уходила, два – приходила, и по полной воде не было изъяна на ней от берега и до самого горизонта, а по убылой – всплывали баклыши[21] из-под нее, и словно родинки на чистом лице – не портили, а только украшали море. У самого их лагеря место было отмелое, чуть дальше, метрах в двухстах, – большая корга, шумящая в волнах морского наката, за нею – сразу глубина. У речки, по которой они пришли к морю, стояла крепкая, ухоженная тоня. Дверь была приперта палочкой, не заперта. Но в тоне они останавливаться не стали – всё не свое место, чужой монастырь, а поставили палатки поодаль, на скалах. Пару дней приглядывались к месту, к морю, к проплывающим вдалеке туристам, не по-местному ярким, целлулоидным. Они всё ждали – не появится ли рыбнадзор какой, чтоб или сразу договориться, или порядок узнать. Но никого не было, и ввечеру второго дня решили бросить сетку наудачу – уже захотелось морской рыбы. Прибой к тому времени усилился, но рискнуть было можно. Решили, что пойдут Коля и брат, а Гриша останется на берегу. И вроде все обязанности распределили заранее, вроде ясно было – им вдвоем сподручнее, но всё же сели когда они в лодку и от берега отошли, такая острая тоска Гришу вдруг захватила. И страх за них, волна уже поднялась хорошая, и горечь, что, как маленького, не взяли с собой, что пошли на взрослую отважную работу, а он один на берегу неприкаянный. Так неожиданно это нахлынуло, что аж удивился он, мужик взрослый, старший брат, а чувства всё те же остались в душе – страх одиночества, боязнь неучастия в хорошем общем деле. Стоял и смотрел, как они между баклышей лавируют, крутятся, выхода сквозь коргу ища. Потом нашли, вышли за нее – тут их волна и шарахнула большая, полбайдарки залили сразу. Дрогнули, но ничего, выправились, к волне приспособились, в голомя[22] повернули сначала. Смотрит – замахали веслами и к ближайшему мысу пошли, чтобы от него сетку в море тянуть. В том месте белуга вчера всё свои бока показывала, не зря крутилась, рыба есть. Долго их не было, почти из виду скрылись за расстоянием, да за волнами порой не видно было совсем. Гриша и за них переживал, как там, и за себя, что не с ними. А пришли они, так и спокойным притворился, суровым, без эмоций в воду зашел в длинноголяшках да байдарку до берега довел тихонько меж камней. А у них-то счастье, капли морские на лицах блестят, сами все мокрые, а смеются-заливаются. И рассказывают, как ставили, как испугались сначала волны́, а потом приспособились. Долго выхода сквозь коргу не могли найти, а потом – смотри, догадались, Коля Елисеев показал на тоню. Рядом с ней торчал высокий шест, на нем белый пластмассовый анкерок, издалека заметный.
