— Не знаю, милостивый государь, не знаю. Никаких я улиц там не знаю. Это все он, адъютант мой.
— Останавливайтесь там, где впустят, — проговорил усач. — Как гостиница с свободными номерами попадется, так и останавливайтесь. Мы десять улиц околесили, пока нашли себе помещение. Занято, занято и занято.
— Глаша, слышишь? Вот происшествие-то! — отнесся Николай Иванович к жене. — По всему городу придется комнату искать. Беда!.. — покрутил он головой. — Особливо для того беда, у кого французский диалект такой, как у нас: на двоих три французских слова: бонжур, мерси да буар.
— Врешь, врешь! По-французски я слов больше знаю и даже говорить могу, — откликнулась Глафира Семеновна.
— Добре, кабы так. А вот помяни мое слово — приедем в Париж, и прильнет язык к гортани. А позвольте вас спросить: отсюда до Парижа без пересадки нас повезут? — обратился Николай Иванович к жирному человеку. — Очень уж я боюсь пересадки из вагона в вагон. Два раза мы таким манером перепутались и не туда попали.
— Ничего не знаю-с, решительно ничего. Вы графа спросите: он меня вез.
— Без пересадки, без пересадки. Ложитесь в спальном вагоне спать и спите до Парижа. В спальном вагоне вас и на французской границе таможенные чиновники не потревожат.
— Вот это отлично, вот это хорошо! Глаша, надо взять места в спальных вагонах.
— Позвольте-с, вы не телеграфировали?
— То есть как это?
— Не послали с дороги телеграмму, что вы желаете иметь места в спальном вагоне? Не послали, так мест не достанете.
— Глаша! Слышишь? Даже и спальные вагоны здесь по телеграмме! Ну, Неметчина! В Кенигсберге обедать не дали — подавай телеграмму, а здесь в спальный вагон без телеграммы не пустят.
— Такой уж порядок. Места в спальных вагонах приготовляют заранее по телеграммам…
— Позвольте… но в обыкновенных-то вагонах без телеграммы все-таки дозволят спать? — осведомился Николай Иванович.
— Конечно.
— Ну, слава богу. А я уж думал…
Звонок. Вошел железнодорожный сторож и прокричал что-то по-немецки, упоминая «Берлин». Усач засуетился.
— Допивай, Петр Никитич, рейнвейн-то. Надо в поезд садиться, — сказал он жирному человеку.
Тот залпом выпил стакан, отдулся и, поднимаясь, произнес:
— Только уж ты как хочешь, а в Берлине я ни на час не остановлюсь. В другой поезд — и в Белокаменную.
— Врешь, врешь. Нельзя. Надо же мне тебя берлинским немцам показать. И наконец, какое ты будешь иметь понятие о Европе, ежели ты Бисмарка не видал и берлинского пива не пил!
