Лицо отца Мьюра было смертельно бледным, а костяшки пальцев на черном требнике — ярко-красными.
— Три недели назад ко мне пришел сенатор Фосетт и стал осторожно расспрашивать об одном из наших заключенных.
— Матерь Божья! — простонал священник.
— Заключенным, разумеется, был Аарон Доу.
Глаза Хьюма сверкнули.
— Почему приходил Фосетт? Что он хотел знать о Доу?
Магнус вздохнул:
— Ну, сенатор просил показать ему досье на Доу и его тюремную фотографию. Как правило, я отказываю в таких просьбах, но, так как срок Доу истекал, а Фосетт, в конце концов, был важной персоной… — он поморщился, — я показал ему фото и досье. Снимок, конечно, был сделан двенадцать лет назад, когда Доу поступил к нам. Однако сенатор, похоже, узнал его, так как судорожно глотнул и сразу занервничал. В итоге он предъявил странное требование — чтобы я задержал Доу в тюрьме на несколько месяцев. Что вы об этом думаете?
Хьюм потер руки, что подействовало на меня весьма неприятно.
— Наводит на размышления, господин начальник!
— Несмотря на наглость человека, сделавшего такое невероятное предложение, — продолжал Магнус, — я чувствовал, что ситуация требует деликатного обращения. Я считал себя обязанным расследовать любую связь между заключенным и человеком со столь дурной репутацией, как у Фосетта. Поэтому я спросил о причине такого желания.
— И он ответил? — осведомился отец.
— Не сразу. Он потел, дрожал как осиновый лист, а потом сказал, что Доу его шантажирует!
— Это мы знаем, — кивнул Хьюм.
— Я не поверил, но не показал этого. Говорите, это правда? Ну, я не понимал, каким образом такое возможно, и спросил сенатора, как Доу удалось связаться с ним. Вся наша почта и все контакты подвергаются строгой цензуре.
— Он прислал Фосетту письмо и отпиленный фрагмент игрушечного сундучка в ящике с изготовленными в тюрьме игрушками, — объяснил окружной прокурор.
— Вот как? — Магнус задумчиво поджал губы. — Эту дыру нам придется прикрыть. Конечно, это возможно… Но тогда я был очень заинтересован, так как контрабандная передача сообщений в тюрьму и из нее — одна из наших самых больших проблем, а я уже давно подозревал существование утечки. Но Фосетт отказался объяснить, как Доу связался с ним, и я не настаивал.
Я облизнула пересохшие губы.
— Сенатор Фосетт признал, что у Доу действительно имеется что-то, порочащее его?
— Едва ли. Он заявил, что история Доу — нелепая ложь. Естественно, я ему не поверил — он был слишком расстроен для невиновного. Сенатор попытался объяснить свою тревогу тем, что публикация даже ложных сведений подвергла бы серьезной опасности, если вовсе не уничтожила бы его шансы на переизбрание сенатором штата.
