Перед воротами ангара, прикрывая рукой глаза от прожекторов самолета, стоял высокий человек, худой как палка. Эллери почудилась какая-то странность в его совершенной неподвижности: как будто ему явилось чудище типа горгоны Медузы — достаточно взглянуть, и ты уже камень. Потом он все-таки расслабился, замахал руками и побежал навстречу.
Эллери тряхнул головой, борясь с чрезмерной живостью своего воображения, и похлопал Тая по плечу:
— Тай, пошли. Мы прилетели.
Тай Ройл вздрогнул и поднялся с кресла.
— Как она?
Батчер в ответ только покачал головой.
— Подожди, я тебе сейчас помогу, — сказал Тай.
Они вдвоем вынесли Бонни из самолета. Она вся обмякла, не реагировала ни на Батчера, ни на Тая, просто смотрела прямо перед собой пустыми глазами.
Эллери задержался на минутку переговорить с пилотом, а когда спрыгнул на землю, то услышал расстроенный голос сухощавого мужчины:
— Не может быть! Какой ужас. Когда это случилось?
— Позже поговорим, — коротко ответил ему Жак Батчер. — А сейчас, доктор, ваша профессиональная помощь срочно нужна мисс Стюарт.
— Да-да, конечно, — засуетился врач. — Бедняжка. Такое испытала потрясение! Сюда, пожалуйста.
Транспортный самолет сразу развернулся, и вскоре даже эхо рокочущих моторов стихло в горах.
А они тем временем проплелись мимо ангара, в котором Эллери углядел небольшой, потрепанный, на вид мощный самолетик, и вышли на дорожку, ведущую к темному особняку.
— Осторожно, — предупредил доктор Джуниус и посветил фонариком, — здесь можно споткнуться. Так что смотрите под ноги.
Дверь в дом была открыта, они вошли в черную пещеру. Луч фонарика пошарил по стене, зажегся свет, и пещера оказалась громадным помещением с каменным полом, тяжелой дубовой мебелью и темными потолочными балками. Пахло плесенью. Камин не топился.
— На кушетку, — коротко скомандовал доктор Джуниус и потрусил закрывать дверь.
На мистера Квина он внимания почти не обращал — только раз кинул в его сторону проницательный взгляд.
Лицо у него было землисто-желтое, тонкая кожа так плотно обтягивала кости, что на ней совсем не было морщин. На дне умных глаз таилась неприязнь. На нем были мятые брюки неопределенно-серого цвета, заправленные в высокие ботинки на шнуровке, как у дровосеков, и видавшая виды выцветшая куртка. Усохший старик, и все в нем пропиталось старостью. И было в нем еще что-то неуловимое — раболепность и настороженность одновременно, как будто он постоянно должен был уклоняться от ударов.
