К ее разочарованию, сержант Дивоу вышел следом за лейтенантом Луриа, и в течение дня они видели его лишь мельком.
* * *
За обедом в тот вечер царила мрачная атмосфера. Образ мертвого старика незримо висел над столом, съедено было мало, а попытки начать разговор быстро прекращались. Коробки под елкой не было, и никто, казалось, не ожидал ее появления.
— Если подарок и стишок были шуткой, — сказала Расти, — то смерть этого бедного старика положила ей конец.
— Интересно, кто это был, — нахмурившись, промолвила Эллен.
— Есть, — поправил ее Мариус.
— Есть?
— Ну, моя цыпочка, он, вероятно, еще здесь, не так ли?
После этого никто не упоминал о «номере тринадцатом», как окрестила его Эллен. Абсурдность мысли о том, что кто-то бродит у них над головой, и о самом пребывании в доме таинственного незнакомца делала невозможными любые попытки логических объяснений.
Мариус направился в музыкальную комнату и стал играть на рояле трескучую пьесу собственного сочинения, почему-то названную им «Колыбельная». Миссис Браун переходила от одной группы к другой, тщетно пытаясь заинтересовать людей гороскопами. Джон и Расти, устроившись на обитом бархатом подоконном сиденье в одном из эркеров, вполголоса разговаривали. Эллен и Валентина уговорили Мариуса сыграть рождественские гимны и пели их сладкими, но лишенными вдохновения голосами. Пожилые мужчины обсуждали книги, пьесы, разрушительные последствия «сухого закона», а потом и новости спорта. Как ни странно, мистер Гардинер оказался фанатом бейсбола, что сразу взбодрило доктора Дарка. Некоторое время священник и медик оживленно спорили о будущем бейсболиста Бейба Рута, закончившего сезон 1929 года всего лишь сорока шестью очками.
— Говорю вам, ваше преподобие, он катится под гору, — настаивал толстый доктор. — Шестьдесят очков в 1927-м, пятьдесят четыре в 1928-м, а теперь только сорок шесть. Увидите, что будет в следующем году.
— О, маловеры! — пробормотал священник. — Не списывайте со счетов Бейба, доктор. Очевидно, вы считаете Лефти О'Даула лучшим бомбардиром?
Эллери держался сам по себе.
В десять Мариус объявил, что те, кто не желают слушать великую оперу, могут идти спать. После этого он настроил радио и пугал других радостными возгласами, когда могучий голос Лаури-Вольпи, поющего «Celeste Aida»[38], наполнял комнату. Почти целый час Мариус Карло продержал их в гостиной, слушая Лаури-Вольпи и Элизабет Ретберг.
Но бедному Карло было не суждено испить полную чашу вердианских наслаждений. Он так и не дослушал оперу, ибо ровно в 22.43 в арке, ведущей в прихожую, возникла монументальная фигура сержанта Дивоу, и его молодой бас заглушил радио:
