Город казался расплавленным ночной духотой. На востоке тысячи людей устремлялись в Центральный парк, чтобы броситься на влажную нагретую траву. На северо-востоке — в Гарлеме и Бронксе, в Маленькой Италии и Йорквилле; на юго-востоке — на Лоуэр-Истсайд и на другом берегу реки, в Куинсе и Бруклине; на юге — в Челси, Гринвич-Виллидж, Чайнатауне — повсюду пустовали дома, зато улицы, площадки пожарных лестниц и аллеи парков были переполнены. Автомобили загромождали мосты — Бруклинский, Манхэттенский, Уильямсбургский, Куинсборо, Джорджа Вашингтона, Трайборо, — а сидящие в них охотились за ветерком. Пляжи Кони-Айленда, Брайтона, Манхэттена были заполнены миллионами людей, которые, потеряв надежду заснуть, то и дело окунались в море. Прогулочные суда сновали взад-вперед по Гудзону, а паромы на Уихокен и Стейтен-Айленд покачивались на воде, словно нагруженные кошелками старухи.
Зарница разрезала небо, осветив башню Эмпайр-Стейт-Билдинг, подобно гигантской магниевой вспышке.
Таймс-сквер задыхалась под нависающей над ней светящейся пеленой. В поисках прохлады люди прятались в мюзик-холле Радио-Сити, в капитолии[7], «Парамаунт»[8], букинистическом магазине «Стрэнд» — везде, где можно было надеяться на более низкую температуру.
Иные искали убежище в метро. В спаренных вагонах соединительные двери оставались открытыми, и, когда поезд мчался по туннелю, пассажиров обдавало жарким, но сильным ветром. В этом смысле лучшие места были у передней двери головного вагона, возле кабины машиниста. Здесь люди толпились массами, раскачиваясь с закрытыми от удовольствия глазами.
На Вашингтон-сквер, Пятой авеню, Пятьдесят седьмой улице, Бродвее, Риверсайд-Драйв, Сто десятой улице, в западной части Центрального парка, на Лексингтон-авеню, Мэдисон-авеню автобусы, принимавшие немногих и выпускавшие очень многих пассажиров, словно носились друг за другом во всех направлениях, как кошка за мышью…
Эллери вернулся к письменному столу и закурил сигарету.
«С чего бы я ни начал, — подумал он, — все равно я натыкаюсь на одно и то же. Проклятый Кот становится проблемой».
Эллери провел рукой по потному затылку и стиснул кулаки, призывая на помощь силу воли, чтобы преодолеть искушение.
Он хорошо помнил, как однажды столкнулся с чудовищным коварством и оказался введенным в заблуждение собственной логикой. Испытанное оружие в той истории поразило вместо виновного невинного. Поэтому Эллери отбросил его и взялся за пишущую машинку — как говорил инспектор Квин, заперся в башне из слоновой кости.
