И мы больше не встречались в хижине. Наша связь не возобновилась, — сказала Салли. — Дидс по-прежнему ничего не знает. Мы похоронили нашу любовь. Но только… — Она осеклась.
— Продолжай. Признайся во всем, до конца! — Выкрик Говарда разнесся над озером и вспугнул птиц. Они взлетели к облакам, закружились вдали и исчезли.
На мгновение Эллери подумал, что в доме Ван Хорнов произошла катастрофа и всем еще придется столкнуться с ее последствиями.
Говард побледнел, его лицо больше не дергалось в судорогах, он опустил руки в карманы и поежился.
Когда он заговорил, Эллери с трудом расслышал его слова:
— Нас хватило лишь на неделю. Мы не смогли выдержать. И тогда… Все началось снова. В той же хижине. Мы ели за тем же столом. И занимались любовью по двенадцать часов в сутки.
«Ты бы мог уйти».
— Я написал Салли письмо.
— О нет. Не надо.
— Записку. Я не мог с нею говорить. А мне нужно было с кем-то поговорить. Я имею в виду… что должен был признаться. И я обо всем сказал в письме. — У Говарда вдруг прервалось дыхание.
Эллери закрыл глаза.
— Он написал мне четыре письма, — сообщила Салли негромким и каким-то издали звучащим голосом. — Это были любовные письма. Он клал мне их под подушку, и я их там находила. Или на туалетном столике в моей гардеробной. Да, это были любовные письма, и, прочитав их, даже ребенок мог бы догадаться о том, что случилось между нами. О наших свиданиях в хижине, о том, как мы проводили в ней дни и ночи. Я не говорю всей правды и смягчаю подробности. А он писал куда откровеннее. Напоминал мне о каждой мелочи и ничего не пропускал.
— Я сходил с ума, — хрипло произнес Говард.
— И конечно, вы их сожгли, — обратился к Салли Эллери.
— Нет, не сожгла.
Эллери распахнул дверцу и выпрыгнул из машины. Он так разозлился, что хотел убежать от них не прощаясь. Пробраться через леса, спуститься по белой дороге, мимо овец и коров. Миновать мосты и ограды, преодолеть сорок пять миль, вернуться в Райтсвилл, собрать свои вещи, домчаться до станции, сесть в поезд до Нью-Йорка и обрести душевный покой у себя дома.
Однако вскоре он опять направился к машине.
— Простите. Итак, вы не сожгли письма. Что же вы с ними сделали, Салли?
— Я любила его!
— Что вы с ними сделали?
— Я не смогла! Они — все, что у меня есть!
— Что вы с ними сделали?
Она изогнула пальцы.
— У меня была старая японская шкатулка. Я хранила ее у себя долгие годы, еще со школьной поры. А купила ее в каком-то антикварном магазине. Мне понравилось, что у нее двойное дно и там можно было спрятать мою любимую фотографию…
