А может быть, победа осталась за ним?
Или, вернее, он победил в схватке, но при этом его крепко отдубасили?
Он приложил трясущиеся руки к здоровому глазу и уставился на них. Костяшки пальцев на обеих руках были исцарапаны, изранены и распухли, став чуть ли не вдвое больше. По его светлым волосам текла кровь, и они поднялись дыбом, как накрашенные тушью ресницы.
«Но это моя собственная кровь».
Он повернул руки ладонями вверх и почувствовал облегчение, словно его с головы до пят окатили чистой водой. На ладонях крови не было.
«Возможно, я никого не убивал», — радостно подумал он.
Но его радость мгновенно улетучилась. Ведь была и другая кровь — на пиджаке и рубашке. Может быть, это не его кровь. Может быть, она чья-то еще. Может быть, теперь все обошлось. Может быть!..
«В конце концов я рехнусь от сомнений, — решил он. — И если не выброшу эти мысли из головы, то, клянусь богом, они меня доконают».
А руки болели.
Говард неторопливо обшарил карманы. У него было с собой больше двухсот долларов, и они исчезли. Открытие не вызвало у него особых чувств. Он не надеялся что-либо найти и не был разочарован. Его деньги пропали. А вместе с ними карманные часы с миниатюрным золотым скульптурным молотком. Отец подарил ему их в тот год, когда Говард отправился во Францию. И золотая ручка, подаренная Салли в прошлом году на день его рождения. Его ограбили. Возможно, после того, как он попал в проклятое логово, в этот притон для наркоманов. Объяснение показалось ему правдоподобным. Там за номер всегда требовали плату вперед.
Говард попытался мысленно представить себе «клерка в приемной», «вестибюль», «Боуэри» — как все это выглядело прошлым вечером.
Прошлым вечером. Или позапрошлым. Или две недели назад. В последний раз ему понадобилось шесть дней. А однажды хватило и двух часов. Он никогда не знал точно и мог подсчитать лишь впоследствии, потому что его приступы походили на сухую труху, уносимую потоком времени. Их ничем нельзя было измерить, и надеяться оставалось только на окружающую обстановку.
Говард вновь с угрюмым видом подошел к двери.
— Какое сегодня число?
Старик стоял на коленях у ведра, обмакнув в него швабру.
— Я сказал, какое сегодня число.
Старик по-прежнему был обижен. Он упрямо болтал шваброй в ведре.
Говард услышал скрип своих зубов.
— Какое сегодня число?
Старик сплюнул.
— Что-то ты, братец, расшумелся. Я сейчас позову Багли. Он тебя живо приструнит. Будь уверен, приструнит. — Однако он, вероятно, что-то увидел в здоровом глазу Говарда и уныло ответил: — Вчера был День труда, вот и подсчитай. — Потом забрал с собой ведро и поспешно скрылся.
