Андрей Феликсович сидел в кресле с закрытыми, как и прежде, глазами, но ни легкая дрема, ни тем более глубокий сон не одолевали его. Он думал о том, что после обеда надо будет выйти в город, зайти в расположенный неподалеку от их дома костел, где некогда правил службу тогда еще молодой ксендз Кароль Войтыла, впоследствии Папа Римский Иоанн Павел II, и поставить свечу за упокой души незабвенного приятеля, помолиться о том, чтобы Господь приветил его в своих небесных высях. Потом он наведается на рынок, где купит овощей, мяса и сыру, отнесет их домой и опять вернется в городскую толчею, отыщет заповедный островок тишины и некоторого уединения — парковую аллею, скверик, где можно походить, присесть на лавочку, ну, а уж потом в какой-нибудь кофейне обязательно закажет чашечку горячего капучино. Так он несколько отвлечется от скорбной новости, пришедшей из Киева. Отвлечется, но не более.
Андрею Феликсовичу очень хотелось тут же, немедленно, переговорить с сыном, чтобы прояснить для себя некоторые вещи. Однако ни телефон галереи, ни оба мобильника Владислава не откликнулись. Оставалось ждать его прихода домой.
Но сын дома так и не объявился. Переночевал, видать, где-то на стороне, что, в общем-то, было для него привычным делом.
* * *
Эта ночь была ночью неумеренной пьянки и злого секса.
Такие два определения из сотен, тысяч существующих выбрал Владислав, едва продрал глаза белым уже днем, и эти определения были предельно точны — как внезапно найденные математиком формулы или поэтом — рифмы.
Владислав попытался вспомнить, где, в скольких местах они кутили, но на четвертой или пятой питейной точке сбился со счета. Вернее, память дала сбой. Отчетливо лишь помнилось, что исходной точкой явилась его собственная галерея, где вдвоем с Данутой они усидели бутылку «Поморской», потом взяли такси и нагрянули в «Маху обнаженную», такую же карликовую и бесперспективную, как и у него самого, галерею, держал ее столь же невезучий Томаш Жук, которому, впрочем, несказанно повезло, что Гойя давным-давно умер и не в состоянии уже выбить ему зубы из-за выставляемого тут топорного, примитивного ню, потом, это еще без сомнения, был какой-то ресторанчик, где их компания (Томаш был со своей пассией Каролиной) разбила на счастье несколько фужеров, чем вызвала неудовольствие хозяина, пригрозившего, что он вызовет полицию, если они тотчас не ушьются, и уж совсем смутно припоминались бары, где они дудлили коньяк, мартини, кофе, спорили друг с другом об искусстве и танцевали. А уж после Владислав оказался в крошечной квартирке Дануты…
