«Эта девочка будет моим нарывом», – мелькнула вещая мысль, и она провалилась в сон. Но едва рассвело, как явился Бер, который в первую же ночь ушел спать в мастерскую.
– Кушать, – коротко бросил он.
В сенях послышались шаги подмастерьев. Рут испуганно заметалась между столом и печью. Так она начала тянуть лямку своей замужней жизни. День заполняли заботы по дому и дети. Дети! Такие разные во всём и такие несгибаемые в своих капризах и желаниях. Там, где старшая, Тойба, брала казацким нахрапом, там младшая, Мирка, добивалась заливистым плачем. Каждый день приносил что-то новенькое: обе были переменчивы как ветер в поле. Вчера желанной добычей могла быть кость с обеденного стола, отданная дворовой собаке, а завтра – звёздочка с неба. И были ещё неусыпные взоры Леиной родни, от которых Рут не знала куда спрятаться.
Бер не вникал ни в детские капризы, ни в мелочи бытия. Его жизнь как полноводная река растекалась по трём руслам: мастерская, голубятня и ярмарка. В своей маленькой – на четыре верстака сапожной мастерской, вместе с мальчиками-подмастерьями, не разгибаясь с утра до вечера, шил сапоги. Лишь изредка бросал взгляд через подслеповатое окошко во двор. Там, рядом с домом, высилась несуразная голубятня, слепленная им из горбыля и обрезков тёса.
Раз в день, перед закатом, выпускал на волю двух вяхирей, и шеи их отливали на солнце металлическим блеском. Была еще пугливая золотая голубка с бледно-желтым восковым клювом и округлыми коралловыми глазами. Страсть к голубям настигла Бера уже в зрелом возрасте, после того как овдовел, и это повергло местечко в страшное недоумение. Хоть мать его первой жены из самых добрых побуждений, дабы спасти от позора близкий ей род, прозрачно намекала, что золотистая голубка не кто иная как душа покойницы Леи.
В конце недели бытиё Бера обретало ту завершенность, ради которой он работал, не покладая рук. По воскресеньям он спозаранку выезжал на ярмарку, чтобы продать сапоги, закупить новую кожу и дратву – для мастерской, зерно – для голубей, муку, фасоль и лук – для семьи. Не обделял Бер и себя, заглядывая на часок к русской женщине Дусе. Его жизнь, после смерти Леи, текла по раз и навсегда заведенному порядку. И то, что Рут появилась в ней, было просто необходимостью: детям нужна была мать, а дому – хозяйка. О чём думал Бер, глядя на её приземистую крепкую стать, на полные коротковатые ноги? Она совсем не была похожа на его Лееле, золотую птичку, тонкую, с пышными рыжими волосами. Быструю как на ласку, так и на гнев, приправленный острым словцом и насмешкой.
