Зибуц кивнул на пол. Мне стало жутко. Я шагнула по направлению к двери.
– Одну минуточку. — Не спуская с меня глаз, старик быстро подошел к столу. Лихорадочно вороша бумаги, вкрадчиво спросил: — Неужели пани совсем не интересуют деньги? Я имею в в виду настоящие деньги, долляры, а не эти разноцветные фантики, злотые. – И помахал в воздухе сотенной польской купюрой.
– Как вы смеете? — вспыхнула я. — Вы хотите меня купить?
Он залился высоким пронзительным смехом.
– Так и знал. Вы, русские евреи, такие. Никто из вас не знает, зачем пришел в этот мир. Ничего за душой. А гордости как у пана Потоцкого. Кто был ваш дед? Портной? Продавец рыбы?
– Сапожник, — с вызовом отозвалась я.
– Голытьба. Молоток и колодки. — Зибуц снова засмеялся. — Это сразу видно. Женщина два дня в городе и ни на грош себе ничего не купила. Где ваши украшения? Кольца? Серьги? Вы не знаете, что могут дать деньги. У вас их никогда не было. На то, что я оставлю, вы безбедно проживете до конца своих дней. Я с того света не могу проверять ваши счета! Сколько людей хотело бы быть на вашем месте! Этот аид из Вильно…
– Чем вы торгуете? — сдавленно выкрикнула я. — Мелкий лавочник!
Он ошеломленно посмотрел, потом взгляд его скользнул к маленькому окну. Через грязное стекло была видна задняя, бугристая сторона памятника. Она позеленела от сырости и заросла мохом.
Из глаз старика выкатилось несколько мутных капель. Они медленно поползли по впалым щекам, по длинному тонкому носу.
– Вы не смеете так говорить. Тут приезжал большой начальник.
Предлагал квартиру, деньги. Я им сказал: «Найн! Зибуц не продает пепел евреев». В этом городе все ждут моей смерти. Когда-то здесь была окраина, а сейчас – центр. Им нужна эта земля. И они свое дело сделают.
Он наклонился, и я почувствовала тяжелый запах больного, старого человека.
– Эти люди следят за мной. Перехватывают мои письма. Они подкупили доктора, у которого лечусь. Он прописал порошки, но мне от них с каждым днем всё хуже и хуже, — выкрикивал он тонким прерывистым голосом. — Недавно приснился отец. Сказал, что скучает без меня. И я понял — мои дни сочтены. Теперь у меня нет выбора. Слишком долго тянул.
Я стояла, вжавшись в косяк. Наконец хрипло выдавила из себя:
– Мне нужно подумать.
– Гут, — прошептал старик и настежь открыл дверь.
Поздним вечером следующего дня кто-то постучался ко мне в номер.
– Пани дозволит? — У порога стоял портье. — Письмо от пана Исакия.
Двусмысленно улыбаясь, он протянул конверт:
