:14; VI, 2; Римл.
XIII:8; XII, 17–21; 1 Кор.
XIII:4–6; Мрк.
X:17; XI, 23–26, XII, 31
[90]. Достаточно вспомнить наставления Иис. Сир.
XII:1–6 и сопоставить их с Мф.
V:43–48, Лк.
VI:34–35, — чтобы совершенно ясно открылось все несоизмеримое различие между учением иудейским, с одной стороны, и евангельским, с другой. «Если делаешь добро, — говорит ветхозаветная мудрость, — знай, кому делаешь, и будет благодарность за добро твое. Делай добро праведнику, и получишь воздаяние, если не от него, то от Господа. Ничего доброго не делает тот, кто покоит нечестивого, — он не творит этим и милостыни. Давай доброму и отказывай злому, поддерживай смиренного, но не давай нечестивцу… Ибо и Бог ненавидит злых и грешникам посылает отмщение» (проф. прот. А. П. Рождественский, Цит. книга, стр. 197). По евангелию же Отец Небесный «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Можно ли добросовестно усматривать между тем и другим учением тождество и не усматривать совершенного превосходства евангелия? О «любви» к врагу как положительной, творческой силе, проникающей во всю личность человека и вытесняющей и расплавляющей всякое его самолюбие, — ничего не говорится в Ветхом Завете… Вообще, стремление поставить Господа нашего Иисуса Христа в ряд еврейских раввинов, — по существу совершенно кощунственное, — решительно противоречит и историческому положению дела. Отношение Господа к закону совершенно иное, по сравнению с отношением к нему не только раввинов, но и пророков, божественных посланников.
Закон, данный Моисеем и передаваемый от поколения к поколению избранного народа, по воззрению раввинов, заключал в себе всю божественную истину, — не только для прошедшего и настоящего, но и на все будущее время. Эта божественная истина заключена там частью в ясном раскрытии, частью же лишь подразумевалась. Вся задача раввинизма сводилась в сущности к тому, чтобы открывать и раскрывать более и более божественную правду, данную в законе, но не раскрытую в деталях, или там только подразумевавшуюся, — насколько она полезна для усовершенствования религиозно-нравственной жизни человека. Когда раввин думал о каком-либо приложении религиозного правила, новостью являлось только это самое приложение; само же правило оставалось древним. Он ничего не присоединял к закону, но лишь обнаруживал доселе неизвестное другими содержание его. Таким образом, новое учение раввинов могло покоиться только на предании, потому что это учение оказывалось лишь раскрытием с большею ясностью и определенностью того содержания, которое — хотя и в с крытом состоянии но уже искони заключалось в самом законе. Отсюда раввинизм никогда не достигал и не мог достигнуть, логического конца своего метода; но сложное и скрупулезное изъяснение закона в талмуде, по раввинистической теории, представляет собою только детальное раскрытие того, что уже в сущности заключалось в законе с самого начала, передачу explicite того, что уже всегда читали в нем implicite. Об этом свидетельствует и формула, постоянно употребляющаяся в Талмуде: равви А. говорит во имя равви Б.; или: равви А. говорит, что равви Б. говорит, что равви В. говорит и т. д. Некоторый посторонний авторитет должен подтверждать сказанное всяким учителем, — отсюда обычная ссылка на авторитет одного или нескольких предшествующих учителей. Ни один учитель не мог основывать свое учение только на своем собственном авторитете… И если Господь говорил: вы слышали, что сказано древним… А Я говорю вам…, то Он мог говорить это единственно потому, что учил, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи. (R Т. Herford, Christianity in Talmud and Midrasch. London, 1903, p. 10–11, 8–9; U. Sandny, Inspiration. Eight Lecturos. London, 1894, p. 168 ff.; O. Cone, The Gospel and its Earliest Interpretations. 2 Ed. New-York — London, 1894, p. 65). Господь выступает, как Божественный Законодатель, вещающий повеления и устанавливающий законы религиозно-нравственной жизни не как Моисей — во имя Божие, но от Своего Лица, имеющего не Божественное лишь полномочие и Божественные благодатные дары, но природное и неотъемлемое Божественное достоинство, Божественную силу и власть (Мф.
