— мыслилось посему основною формой половой безнравственности (ср. Иерем.
VII:9: ᾶср. IX, 2; XXIII, 14; XXIX, 23; XLIX, 18; Притч.
VI:32; Прем.
III:16 и много др.). Строгого разграничения синонимических понятий и у LXX мы не наблюдаем (напр. Ос.
II:2. 4; Иерем.
XIII:26–27; Амос.
VII:17), и означает в некоторых случаях попрание супружеских отношений, возведенное в систему — распутство (Сир.
XXIII:23: ᾳ ) или — преобладание в супружеских отношениях грубо-чувственной стороны (Тов.
VIII:7), а в метафорическом смысле — религиозно-нравственную неустойчивость и распущенность народа в уклонении от Иеговы ради языческих соблазнов (4 Царств.
IX:22; Премудр.
XIV:22; Ос.
II:2. 4; IV, 11. 12; V, 4; Иерем.
III:2. 9; Иезек.
XVI:22. 25 и мн. др.)
[55].
Если ветхозаветный закон запрещал и карал самый факт прелюбодеяния, то в Новом Завете недопустимо уже такое отношение к женщине, когда мужчина при взгляде на женщину мысленно делает ее орудием чувственного наслаждения, в своем сердце сладострастно переживает акт полового общения с нею. Та склонность, которая, в нормальных брачных отношениях подчиняется высшим целям брака и регулируется настроением всецелой взаимной преданности, настроением любви и уважения супругов, — в данном случае обращается па женщину (— без члена, т. е. всякая вообще женщина, но не «своя жена», как полагает гр. Толстой) с целью мимолетного чувственного наслаждения, и она рассматривается не как человеческая богоподобная личность, а как средство и орудие чувственного наслаждения. В таком случае происходит извращение самой идеи брака, попрание той истинной цели, ради которой в человека вложена половая потребность, — и человек если не фактически, то — во всяком случае — принципиально оскверняет установление брака (ᾶ… ). И в данном отношении наблюдается полная аналогия в раскрытии Господом шестой и седьмой заповедей. Там запрещается «напрасное», не управляемое разумом, стихийное проявление «гнева», как этико-психологическая основа убийства; здесь — похотливая мысль, как этико-психологическая основа «прелюбодеяния». Как там указывается объект гнева — брать — , пред коим «гневающийся» оказывается виновным, хотя бы его гнев не проявился пока даже в словах, — так и здесь отмечается как объект преступного (), хотя бы весь процесс всецело ограничивался внутренним переживанием, сердечною эмоцией (
