, порочного движения (Исихий, Centuria de temperantia et virtute, II, 34, col. 1521), становится «неразумною страстью гнева» (Март Лодвиокник, Praecept. salutar., с. VIII, col. 1041 А). Вся энергия внутреннего чувства изливается теперь в бурных стремительных порывах, вся сила сердечного возбуждения (Немезий, De nat. с. XXXИV, col. 672 В) проявляется и расходуется по поводу личных неудач обыденного существования, личных столкновений, обид и огорчений. Защищается от чуждых покушений теперь уже не слава Божия, не благо и спасение ближнего, не собственная идеальная, богоподобная природа человека, а только эмпирическое бытие человека со всеми его случайными принадлежностями, привычками, склонностями, интересами, внешней обстановкой и под. Кто допускает себя до такого состояния, тот и есть ό.
[37]Последнее слово, таким образом, вовсе не является ни излишним балласто
[38], ни речением, искажающим смысл учения Господа о негневливости
[39], ни ослаблением и нарушением безусловная» характера Его повеления (ᾶ…
[40]. Гнев, как неразумный аффект, осуждается и запрещается Господом действительно безусловно, причем не оправдывает и не дозволяет «гнева», как страстного состояния, для некторых случаев, а характеризует определенным образом самое это состояние; как безрассудное и противоразумное (ср. Колос.
II:18
[41] по своему существу, и как напрасную, бесцельную трату энергии, предназначенной для доброго, полезного употребления (ср. 1 Крф. ХV, 2; Галат.
III:4; ИV, 11; Григорий Богослов. Poemata moralia, v. 357, coд. 838). — Если «гнев», как состояние внутренней жизни, как сердечная неприязненная в отношении к «брату» настроенность хотя и вполне развившаяс
[42], однако не обнаруживающаяся пока вовне, — подвергается тому же нравственному осуждению Господа, какому подлежал по ветхозаветному закону убийца, — то осязательное проявление такого настроения, обнаруживающееся различными способами и, прежде всего, в оскорбительных словах и обращении, подлежит еще более строгому вменению и осуждению. То или иное словесное выражение в Евангелии признается имеющим положительную или отрицательную цену и достоинство лишь потому и постольку, поскольку в слове проявляется и «познается», как «дерево — по плоду» «доброе» или «злое» направление и содержание человеческого сердца, «ибо от избытка сердца говорят уста». Вот почему «люди» «дадут ответ в день суда» «за всякое праздное слово», и каждый от слов своих оправдается и от слов своих осудится» (Мф.
