— Справедливо, — неохотно признал Гныщевич.
— Но он не спрячется.
— Конечно, нет.
— И куда пойдёт отсвечивать?
— Туда, где есть шансы погибнуть славно. Где ему б и место, когда б не Академия. На бои.
Хикеракли присвистнул.
— Так они в самом деле есть? Что ни день, то новое, так сказать, открытие! — подойдя к Гныщевичу вплотную, он панибратски хлопнул того по плечу. — На бои тебе, родной мой, выходит, и дорога. Перехватишь быстро и ловко, аки шляпу, и не дашь погибнуть бесславно. Славной-то гибели, знаешь, не бывает.
— Это верно, — усмехнулся вдруг Гныщевич, но немедленно вновь помрачнел. — Ну перехвачу, ну выведу, а дальше мне с ним что делать? Прятаться ему некуда, у общины всё схвачено. Ночует при Порту. А я у себя в комнате общежитской, знаешь ли, не один. Cela ne colle pas.
— Никто не один. Сообразишь по обстоятельствам, ты парень сметливый.
Гныщевич окинул Хикеракли оценивающим взглядом, а потом решительно нахлобучил шляпу.
— Значит, так. Ты, раз такой умный и из себя весь душещипательный, идёшь со мной.
Хикеракли опешил.
— Совершенно не иду, помилуйте-с. У меня сразу два других дела есть.
— Идёшь, — Гныщевич категорично рванул его за плечо, — а по пути кумекаешь, как быть дальше.
— В Порт? Я человек простой, непортовый, меня туда не звали.
— Я зову, а вернее, в последний раз говорю тебе, что ты идёшь со мной, — Гныщевич не забыл свой ножичек, подобрал и привычным, оказывается, жестом сунул его за голенище. Хикеракли только вздохнул. Два других дела фигурой речи вовсе не были.
— И друг Плеть у тебя в переплёт попал, — проворковал он, нагоняя быстрый шаг Гныщевича, — и с другом Метелиным ты, говорят, рассорился — рассорился же, а? Один-одинёшенек во всём свете и остался.
— Зато ты у меня теперь есть, ненаглядный.
— Не я у тебя, а ты у меня.
Гныщевич вдруг сбавил шаг и развернулся с озарением на лице.
— Метелин — твоих лап дело? Он ведь после той promenade с тобой по казармам ко мне взрослым и мудрым вернулся. Ты подначил?
— А если и я?
— Зачем?
— А зачем он, дяденька, друзей моих притеснял?
Сие лаконичное объяснение Гныщевич вполне понял. Поджал губы.
— Со мной так просто не обойдёшься.
— Я ума только всё никак приложить не могу, — перешёл на шаг уже Хикеракли, — как ты, юный и глупый, в Академии отираться продолжаешь. Али многоуважаемый её глава и сам твоего ножечка боится? И секретарь Кривет нешто тоже?
— Я экзамены сдал, — горделиво отозвался Гныщевич. — Мне доступна литература на иностранных языках, впечатление производит отменное.
