Задержали, допрашивать начали — оп-оп, вот и укатилась с уклона тележка, а потом и вовсе перевернулась. Хохма!
Владелец «Пёсьего двора» на солдат, однако же, покосился с неприязнью — видать, всё не избавится от памяти о деньках, когда коренная его клиентура, то бишь студенты, в Петерберге первыми виновниками всех бед да хворей почитались, по какому поводу солдатики в кабак захаживали с намерениями сплошь строгими. Да только зря косится! Вон, послушал бы его сиятельство: виновник — Твирин, а с «Пёсьим двором» всё как было ладно, так и осталось. Лавки — деревянные, кружки — пивные, завсегдатаи — при поясах студенческих, болтовня — за самое горячее да живо, как говорится, трепещущее.
Что перевернётся Петерберг, что на лапках задних грифоний вальс пропляшет, «Пёсьему двору» всё одно.
И в этом для нашего брата, конечно, наблюдается спасение-с.
— Твирин виноват в том, в чём виноват, — Метелин переложил папиросу из одной руки в другую, потому как первую в пылу спора обжёг. — Каждый человек виноват в том и только в том, что сделал сам — с городом ли, со всем миром, с самим собой. Мне и в голову бы не пришло на кого-то одного вешать всех псов разом. Но и без этого остаётся действительная, своя собственная и потому неотменяемая вина. Быть может, я спешу с выводами, я готов признать. И всё же выводы — нужны. Задумываться о — наказании? искуплении? — задумываться о последствиях ведь кто-то должен. Хорошо, пусть не я. Но вы-то сами задумываетесь?
Ишь какой, искупать тут выдумал. Купальщик сыскался. Будто это Хикеракли всё учинил! Да вовсе он простой студент — сам, глядите, при поясе, чин по чину. А что кабатчик на него всё пялится да водку бесплатно подносит — то не Хикеракли устроил, а людская лизоблюдская натура.
Только больно уж прямо Метелин смотрел. Так смотрел, как ежели решился уже; не спрашивать явился, а так, духу разве набраться. Есть в мире подобная порода, и не Петерберг ли первейший её рассадник? Хикеракли-то — человек простой, маленький, даром что с дармовой водкой, а и он из такой же породы выходит, если по делам посмотреть.
— Да нет в этом мире ни наказаний, ни искуплений, — тихо заметил он.
— Когда ты о них не думаешь, они не…
— Я не думаю?! — закричал Хикеракли. — Саша, да я один тут думаю! Будь моя воля, по-твоему, вышло бы так и с Городским советом, и с наместником, и с… — не стал договаривать, плюнул на это дело. — Эх, да по моей воле мы б знаешь в каком городе жили? Мы б вообще в городе не жили, вывез бы всех в степь Вилонскую — кра-со-ти-ща! И трава до горизонта… А ты наливай, чего сидишь.
