Еще через пять минут он набрал Надин номер; «абонент недоступен, попробуйте позвонить позже», – сказал противный механический голос, и вот тогда Миша начал беспокоиться по-настоящему, потому что телефон она с утра зарядила, вернее, он сам зарядил ее телефон, так что батарейка сесть никак не могла. Что там у нее происходит, какого черта.
Он вернулся в подъезд, вызвал лифт, дождался, а потом все-таки пошел пешком, чтобы не разминуться с Надей, которая наверняка сейчас выйдет. А телефон – ну что телефон, она, между прочим, сесть на него могла, или даже в унитаз уронить, всякое случается; потому и задержалась, наверное, что спасает сейчас пострадавший аппарат, не знает, что я могу ей свой старый отдать, все равно не нужен, ну или даже отдам этот, а себе возьму старый, – думал он; где-то в районе четвертого этажа Миша уже искренне верил, что поломка Надиного телефона – единственная неприятность, которая грозит им обоим сегодня и вообще всегда. К шестому этажу оптимизм его окончательно окреп, но, охваченный каким-то суеверным предчувствием, он не стал звонить, открыл дверь своим ключом, немного удивился – вместо того, чтобы просто захлопнуть дверь, Надя заперлась изнутри, на все четыре оборота, интересно, зачем. Вошел и нетерпеливо позвал с порога: Эй, где ты там? Что стряслось? Служба спасения прибыла! Но ответом ему была тишина. Даже не столько сама по себе тишина, сколько хорошо знакомое с детства, а потом благополучно забытое чувство пронзительного одиночества, которое всегда появляется, если окажешься один в пустой квартире, еще не знаешь, что она пустая, а уже ощущаешь, и это, казалось ему в детстве, самое страшное, что только может быть. Позже он, конечно, пересмотрел эту свою позицию. Но мало ли что он там пересмотрел, сейчас Миша оказался один в пустой квартире и твердо знал – это и есть самое страшное, что только может быть. Почти не осознавая, что делает, он заглянул в ванную, обошел комнаты, распахнул все шкафы, добросовестно заглянул под все диваны – никого, но это было ему известно и до осмотра. Он вернулся в холл, некоторое время тупо разглядывал ключ, брошенный на виду, в самом центре ковра, вышел в подъезд, убедился, что их шестой этаж как был последним, так и остался, и никаких тайных ходов на крышу, о которых он мечтал в детстве, по-прежнему нет, огляделся, зачем-то прижал ухо к соседкиной двери, прислушался – гробовая тишина, всегда бы так – зашел обратно, запер дверь, сел на пол, набрал Надин номер и, когда из трубки опять зазвучал вежливый скрежет автоответчика, заплакал, как маленький, горько, навзрыд. Плакал, но телефон из рук не впускал, нажимал кнопку снова и снова, в тайной надежде, что проявив непростительную, позорную слабость, каким-то образом оплатил счастливый конец этой идиотской истории, так что сейчас Надя возьмет трубку, и все как-нибудь разъяснится, по крайней мере, он узнает, что она жива и здорова, а это главное, остальное как-нибудь уладится само. Часа через три аппарат пискнул и умер – батарейка разрядилась окончательно. Пришлось брать себя в руки, доставать из рюкзака зарядное устройство, возиться с проводами и розетками, потому что без связи нельзя оставаться ни на секунду – вдруг Надя позвонит сама? Или хотя бы включит свой чертов телефон, ну же, ну, давай, пожалуйста.
