– Рената, – тихо произнесла Зоя, – то, что ты видела и слышала там, в подворотне, должно остаться в тайне. Мы, гомотоги, имеем множество контактов с людьми. Но тот парень и его принадлежность к некому обществу – самая великая угроза для нашего существования. Он – ищейка и охотник. И я больше человек, чем упырь, поэтому я с ними. Видишь ли, за сотню лет я так и не смирилась со своей участью. Они дали мне надежду на прощение и упокоение.
Девушка говорила как виноватая мать, которая должна объяснить ребенку простым языком очень сложные вещи, и ребенок непременно должен понять всю серьезность разговора. Я до конца не понимала, кто такие гомотоги, и, оказывается, совсем не знала Зою. Да и по своим собственным ощущениям и восприятиям не могла полностью понять, кем стала я сама. Конечно, в голову лезли сомнительные представления о вампирах, упырях, зомби. Но все эти определения не давали полной картины для понимания. Зоя открылась мне. И теперь, по крайней мере, у меня появилась цель.
Я родилась в семье обрусевших немцев в 1911 году. Отец открыл школу в селе Масловка, Борисовского уезда, под Минском. Родители имели дворянское воспитание и образование. В тогдашней России приветствовалось обучение селян. Отец обучал всех односельчан, не только детей, грамоте и счету. Мама преподавала ботанику и историю, а также учила музыке. Нас в семье было тринадцать детей. С нами также жили и другие близкие родственники. Тети, дяди, их дети. У нас был большой дом, земельные наделы и много скота. По тем временам мы считались зажиточными.
У меня был жених из местных. Мы любили друг друга, а когда решили жить вместе, родители нас благословили сразу же. Я была на год моложе, чем ты сейчас, точнее была при жизни. Его звали Тарасом. Он обучал столярскому и плотницкому делу ребят, которые ходили в нашу школу. Потом, спустя девять лет, нам бог послал сына. Назвали малыша Андреем. Все было хорошо. Жизнь тихая, размеренная. Люди к нам относились сердечно. Хотя и злыдней хватало.
Потом война пришла.
Всех нас первыми приговорили к казни. Палачи называли нас предателями, мол, променяли Пруссию на Советы. Да только слышалась славянская речь с польским шипением.
Родителей и других родных расстреляли во дворе дома. Мы смогли спрятать детей малых и Андрюшку моего в деревне у односельчан. Меня и еще трех сестер заперли в школе. Из школы сделали казармы, а дом – стал штабом командиров.