— Да, — перебил его Платон Григорьевич, — вижу эти истории… Что? Последствие ранения… Так, так… Да у него и давление повышено!
— Оно у него всегда такое, всю жизнь, я тут справлялся и смотрел карточки за двадцать пять лет его службы в армии. Феномен, но какой человек! Он, конечно, избегает «иммодикус лабор» — так сказать, чрезмерного физического напряжения.
— Но в полеты выходит регулярно… Я вижу отметки… Черт знает что у вас тут творится!
— Но ведь специальное распоряжение…
— Кончено, никаких специальных распоряжений! Меня прислали сюда навести порядок в медико-санитарной службе, оторвали от важных дел, важных работ. А вы развели тут инвалидную команду! Специальное распоряжение, скажете? А почему не протестовали, почему не подавали докладные? Вы кто, я вас спрашиваю? Вы, как изволили выразиться, «медикус» или любитель анекдотов?
Платон Григорьевич мысленно контролировал всю свою «горячую речь» и остался вполне доволен собой: вот она, истинная причина его приезда сюда, — инспекция, проверка, а там будет видно…
— Мы сегодня же начнем осмотр всего наличного состава. Всего…
— Вам придется иметь дело с Диспетчером, — предостерегающе сказал Цезарь Николаевич. — А это, доложу вам, фрукт…
— А ну-ка достаньте его карточку. Ах, вот она… Мельников Михаил Антонович… Хронаксиметрию сами проводили? Это хорошо… А вот как с рефлексами у вашего Диспетчера? Что?! Обостренная реакция?
— Но он редко выходит в полет, очень редко, ведь он не пилот.
— Ну что ж, начнем знакомство с этого вашего Гусара. Как вы производите вызов, по селектору?
Цезарь Николаевич набрал номер телефона, и в динамике, по которому до этого приглушенно транслировалась Москва, раздался голос:
— Гусар слушает…
— Борис Дмитриевич, зайдите на медпункт, вас хотят осмотреть. — Цезарь Николаевич положил трубку на место. — Он сейчас придет, — сказал он, — сами увидите.
Не прошло и двух минут, как дверь распахнулась и в комнату, сильно прихрамывая, вошел очень высокий человек.
«Действительно гусар», — подумал Платон Григорьевич, внимательно разглядывая вошедшего: шапка вьющихся черных волос, ясные карие глаза под густыми, будто нарисованными бровями, лицо доброе, мягкое.
— Борис Дмитриевич, с вами тут хотят познакомиться, — сказал Цезарь Николаевич.
Ладожский издал неопределенное восклицание и вдруг громко застонал, схватившись за поясницу.
— Что с вами, Борис Дмитриевич? — забеспокоился Цезарь Николаевич. — Опять радикулит?
— Сил нет! — выразительно и громко сказал Ладожский. — Сил моих больше нет. Если бы не моя перечница — конец!
