Горсть муки весит немного. Но горсточка к горсточке, кулек к кулечку — и глядишь, вымя не такое налитое, как хотелось бы.
Лония понимала: стоять у доски и демонстративно читать раскладку зоотехника глупо. Но не нашлась, что делать.
Упрямая поза, прикованный к машинописному листку взгляд, естественно, действовали на нервы.
Первой не выдержала тетушка Викштрем:
— Ну, что сверяешь, изучаешь? Хлев не лаборатория. Разве лучше покупать в магазине хлеб и крошить в корыто?
Лония обернулась.
— Что покупаешь, то куплено, а что берешь так, то крадено.
Будто горячий уголь ткнула в воспаленное место. Херта затрясла вымазанным в муке пальцем у Лонии под носом.
— Допрыгалась в городе! Голодранкой вернулась! И еще поучать нас вздумала!
Берта уперлась руками в широкие бедра, глаза вспыхнули, засверкали:
— Не смей!
Лишь Погулиене пропела как ни в чем не бывало:
— Что вы, сестрицы, юбками трясете! Расшумелись, развоевались! Мы должны друг за дружку держаться. Нам вместе жить, работать. У тебя, деточка, еще нет своей скотинки. Из коровьей муки мужу каши не сваришь. Появится телочка, поросеночек, понадобится горсточка-другая и тебе. Сейчас твою долю утруски мы замесим для своих животных. Наладишь хозяйство — твоя доля не пропадет.
Воркование Погулиене не помогло.
Лония дрожала от негодования.
— Что моей группе положено, то она получит. Если не взвесит тетушка Викштрем, попрошу весовщика из центра.
Тут застрекотали все разом. Они, мол, порядочные женщины! Новенькой все равно никто не поверит! Как она докажет? И кто сюда побежит, какой дурак захочет врагов себе наживать?
Потом пар вышел. Берта опустила руки.
— Не смей! Лучше принеси завтра банку, промочим горло, восстановим в хлеву мир.
Позже Лония не раз задумывалась. Может, надо было по-хорошему? Поговорить, поспорить, попытаться усовестить. Может, бабы и вняли бы. Но у кого вспыльчивый нрав, тому в подобном случае сдержать себя трудно. Скажем прямо — невозможно.
Так за считанные минуты в хлев пришла вражда и отрезала пятую от остальных четырех, что недавно с такой сердечностью приветили ее и обласкали.
Возбуждение Лонии тоже прошло. Остались тяжесть в голове и опустошенность.
Но разве обязательно ходить со всеми в обнимку? Впрягусь в работу, и пусть попробуют мне помешать. Буду стараться! Докажу! Посмотрим, чья возьмет!
Мысли складывались в фразы, краткие, как лозунг. Наверное, в тот миг иначе и нельзя было. Каждое внутреннее решение прежде всего призыв к самому себе. Самовнушение, тормошение, а уж потом рывок!
