Русинь сидел за выскобленным добела кухонным столом и уминал суп из копченых ребрышек. Окно по левый локоть было распахнуто. Комнату заливало апрельское солнце. В оконном проеме, повиснув, словно вертолет в небе, гудел шмель. Как раз на том самом месте, где свежие запахи двора смешивались с парами супа из свиных ребрышек. Во дворе сквозь прошлогодние листья пробивались первые зеленые всходы. Русинь ел быстро, насколько позволяла горячая похлебка. За хлевом, на краю огромного поля, простиравшегося на целых шестьдесят гектаров, его ждал трактор. Колхоз пообещал закончить сев до майских праздников. А Русинь был не из тех, по чьей вине срываются планы. Так совпало, что суп из ребрышек сварили именно в тот день, когда бригада работала рядом с его домом. Поэтому Русинь отказался от привозного обеда и побежал к себе. Так-то он не стал бы отрываться от своих ребят, но тут не устоял. Уж очень хотелось домой. Манил суп, само собой. Но главным образом Кайва. Четырехмесячная девчушка, которая беспрерывно писала в пеленки и плакала, изумленно замолкала, когда Русинь склонялся над ней и заговаривал.
Пока он ел, вершилось очередное перепеленанье. Хенриета возилась вокруг коляски, которую во время обеда закатывали на кухню. Тут же суетилась Лапсардзиене, мать Русиня. Обе красные от жарко натопленной печи, от солнца, заливавшего комнату, и от дитяти, которое вертело ручками-ножками, как мотовило. Надо же, такая кроха, а задаст работу десяти взрослым людям, окажись они поблизости.
Лапсардзиене вынянчила и вырастила троих, а волновалась не меньше невестки.
Когда тарелка была пуста, Лапсардзиене заботливо подсказала:
— Возьми, сынок, в поставце вишневое варенье и запей молоком. Я побежала в хлев.
Хенриета вытерла взмокший лоб:
— Сейчас возьмусь за пеленки. Видишь, какую гору наворотила.
Русинь видел. И понимал: Хенриета от недосыпанья валится с ног. Сам-то он плача Кайвы не слышал, спал как медведь, поднимет голову, лишь когда жена, успокоив малышку, свернется калачиком у него под боком. Стоило механизаторам ненадолго освободиться от забот посевной с ее безумной гонкой, они немедленно засыпали, точно в воду проваливались.
Лапсардзиене тянула на себе хлев, ухаживала за огородом, да еще ездила на велосипеде на центральную усадьбу в двух километрах убирать контору и Дом культуры. Часто помогала накрывать столы для колхозных и семейных торжеств. Хенриета одна не успевала переделать все дела по дому. Оттого и накопилась на столе груда немытой посуды.
