Мадам Сара-Орлёнок отвечала:
— Ну что ж, пора за гривой мчаться! Aléa jacta est!
В один прекрасный день она задумалась, что же на самом деле означают слова: «…пора за гривой мчаться...» Ей казалось, это какая-то аллегория, может, имелся в виду хвост кометы, что ли. Но она хотела докопаться до истины и задала вопрос Эдмону Ростану.
— Да нет же, мадам. Это дословно означает ровно то, что написано. Вы стоите подле своей лошади и хватаете её за гриву, готовясь вскочить в седло...
— Какую лошадь? Выходит, у меня есть лошадь?
— Само собой, мадам. Вы собираетесь во Францию. Не можете же вы отправиться туда пешком!
Тогда она обращается к своему администратору и велит к завтрашнему дню привести ей лошадь.
На другой день на сцене появляется требуемое животное. Им оказывается здоровенный резвый гнедой жеребец, которого приводит под уздцы один из тех коротышек-конюхов, которые похожи друг на друга как две капли воды и которых можно узнать, даже если они никого не держат под уздцы. Их без труда отличишь по кривым ногам колесом, будто между ними всегда готово место для лошади. А ещё их легко узнать по глазам. У всех, кто ухаживает за лошадьми, всегда во взгляде сквозит нечто ангельское.
Мадам Сара Бернар издали оглядела коня, как изучают взором врага. Потом отважно направилась к нему. Я хочу сказать, она явно боялась до ужаса и всячески старалась — впрочем, тщетно — скрыть свой страх. Когда она уже была в метре от «самого благородного завоевания, которое когда-либо сделал человек», означенное завоевание, возможно, желая засвидетельствовать своё почтение, весьма сильно ударило о пол копытом. Мадам Сара мгновенно отпрянула назад со словами:
— Немедленно уберите отсюда эту лошадь, она коварная и ужасно злобная! Я не хочу её больше видеть никогда, никогда, никогда!!
И добавила:
— Отыщите мне другую, неважно какой масти, неважно какого возраста, только хочу, чтобы это была самая кроткая лошадь, какая только существует на этом свете.
Два дня спустя конюх вернулся с другой лошадью. Она была толстой, она была серой, она была огромной — и голова у неё была обмотана какими-то старыми шерстяными штанами. Почему? Это мы узнаем позже. Конюх снял с неё эти кальсоны, обнажив, если можно так сказать, лицо, выражавшее немыслимую кротость, граничащую с идиотизмом. Мадам Сара поднялась с места и сделала два осторожных шага к животному.
— Хоть уж этот-то по крайней мере кроткий?
— О, мадам! Дайте ему руку, сами увидите.
