На второй реплике моей пьесы она наклонилась к Жанне Гранье и прошептала ей что-то на ухо. Мгновенье спустя Жанна Гранье обратилась ко мне:
— А ну присядьте-ка подле меня. Так вот, и речи быть не может, чтобы этот юноша играл эту роль.
— Речи быть не может, — повторила престарелая дама.
— У него довольно звучный голос, — продолжила Жанна Гранье, — но от него исходит такая тоска, такая мрачность, что всё идёт насмарку.
А старая дама едва слышно добавила:
— Для этой роли непременно нужен комик!
Всё, что сказала мне Жанна Гранье, разумеется, произвело на меня впечатление, но то, что добавила старуха, разозлило не на шутку, вывело из себя до такой степени, что я вполголоса прошипел Жанне Гранье:
— Вы можете говорить мне всё, что вам угодно, но пусть ваша компаньонка не суёт нос в дела, которые её совершенно не касаются.
На что Жанна Гранье ответила:
— Ах, и правда, я ведь вас не представила. Месьё Саша Гитри... Мадам Гортензия Шнайдер.
Представьте себе моё волнение. Стало быть, эта скромная, поблекшая старушенция некогда была Великой Герцогиней, была Прекрасной Еленой, была Периколой, это тридцать лет триумфального успеха, это вся Вторая Империя!
Я расцеловал ей руки, поблагодарил за советы и нижайше попросил, чтобы она сама сказала моему приятелю Фошуа, по каким причинам отговорила меня оставить его как одного из исполнителей в моей пьесе. Она сделала это с самой изысканнейшей любезностью, какую только можно было себе представить. И сам Фошуа прекрасно понял, что в его же собственных интересах отказаться от этой роли.
Нужен был комический актёр. Комик по натуре. Я остановил свой выбор на Галипо, на редкость талантливом актёре, чьё остроумие было поистине неиссякаемо. Но видно, так уж судьбе было угодно, чтобы моя маленькая странная пьеска и сыграна была весьма странным манером: дело в том, что утром прямо в день генеральной репетиции наш бедняга Галипо потерял свою матушку, к которой был нежнейше привязан.
Именно на одном из представлений этого спектакля и случилось удивительное происшествие, о котором я хочу сейчас рассказать.
Итак, Жанна Гранье получала 800 франков в день, однако к пятидесятому спектаклю выручка упала, и этот гонорар, нормальный для обычного театра, вскоре стал обременительным для скромного заведения, чей кассовый сбор не превышал 2 000 франков.
Что же сделал Мишель Мортье?
Он предложил Жанне Гранье пятьдесят процентов от общей выручки.
